К. А. МЕЛИК-ОГАНДЖАНЯН

ИСТОРИКО-ЛИТЕРАТУРНАЯ КОНЦЕПЦИЯ 3. БУНИЯТОВА

Руководящая историческая концепция Зия Буниятова красной нитью проходит через его труд «Азербайджан в VII—IX вв.», изданный Институтом истории Академии наук Азерб. ССР под редакцией 3. И. Ямпольского (Баку, 19Ց5 г.). Для данного исследования характерна тенденциозность, исключающая какую-либо положительную роль армянского народа, его культуры в исторических судьбах братских народов Закавказья, в частности Агванка. и подвергающая сомнению историческое существование армянского народа на определенной территории. По мнению ав тора, все это—мистификация исторической науки, ибо страна, позднее населенная армянами, искони принадлежала агванам, частично арменизированным с принятием армяно-григорианского вероисповедения—монофизитства, а в массе своей исламизированным, в дальнейшем тюркизированным. Христианизация (арменизация) и исламизация (тюркизация) агван велись диаметрально противоположными методами. Арменизация велась насильственно, при этом армянское духовенство применяло суровые меры и «руками арабских властей уничтожило все литературные памятники албанов»1, а исламизация—добровольно, как спасение от армянских поработителей-ассимиляторов2.

_____________________________

1 При этом 3. Буниятов ссылается на книгу М. Орманяна «Армянская церковь» (Москва, 1913), с. 45 и 118, хотя на указанных страницах книги нет даже намека на это. Эти слова принадлежат самому 3. Буниятову (с. 97) и вторично на с. 99—100, когда он приходит к выводу, что причину исчезновения агванской письменности «надо искать в антиалбанской политике григорианского католикоса, узурпировавшего в итоге все права албанской церкви». Иного мнения о причине исчезновения агванской письменности придерживается цитируемый 3. Буниятовым академик А. Шанидзе, говоря: «Письменность эта продолжала... существовать и после покорения страны арабами в VII веке, в период постепенного перехода албанцев в мусульманство и их денационализации, усилившейся с X века и принявшей угрожающие размеры в монгольскую эпоху». См. цитируемую 3. Буниятовым (на с. 99) работу А. Шанидзе «Новооткрытый алфавит Кавказских албанцев и его значение для науки», стр. 3. Вот вам четкий ответ А. Шанидзе на вопрос о причине исчезновения агванской письменности.
2 Вот сущность II главы «Исламизация и григорианизация населения Азербайджана» (с. 86—102), в которой приведены всевозможные цитаты из тру-

[стр. 156]

Такова историографическая концепция 3. Буниятова и редактора его книги 3. Ямпольского в вопросе интерпретации армяно-агванских взаимоотношений.

О методах исследования и об историографической концепции автора книги и редактора еще выскажутся советские историки3. Нам хотелось бы здесь вкратце коснуться их историко-лингвистической (лишь в разрезе этногенеза населения Агванка) и историко-литературной концепции.

Этногенезом населения Албании много занимался 3. И. Ямпольский, редактор и консультант 3. Буниятова, написавший даже специальный труд, посвященный данной проблеме («Из истории древней кавказской Албании—к этногенезу населения Албании») .

Какую же мысль развивает 3. Ямпольский в вопросе этногенеза населения Албании. Он рассматривает данную проблему с позиций яфетидологии. «В этой связи,—говорит он,—возникает мысль о яфетическом облике «мар-ов» и их этнических связях не с мифическими «арийскими» волнами, отражающими лишь капиталистическую экспансию XIX—XX веков (?!—К. М.-О.), а с яфетическими племенами древней кавказской Албании, Армении, Иберии и нынешнего Дагестана» (стр. 35). Для рационального обоснования своей мысли о яфетическом облике «мар-ов» он долгие годы «собирал топонимический материал, не забывая, что значительная часть его может быть современного происхождения—связана с новым осмыслением. При этом бесспорно новые имена («Маралгел»... «Мариенфельд» и др.) я опускал,— говорит он.

дов других ученых, подкрепляющие утверждения автора книги. Среди этих цитат имеются и высказывания А. С. Вартапетова, труды которого не опубликованы. По утверждению А. Вартапетова, армянская церковь водворяла мир при помощи иноземных захватчиков и стирала со знаменем креста на своем пути народы исторической Агвании, частью которой является Карабах (Арцах)». Армянская церковь «умело приспосабливалась к новым для нее условиям, оказывая, в зависимости от политической конъюнктуры, услугу Сефевидам, а потом русскому царю, также в свое время она преклонялась перед халифатом, монголами и др.» (с. 101 —102).

_____________________________

3 Кстати, в «Справке» [из Баку] недовольны тем обстоятельством, что рецензенты книги не специалисты-историки, один из них всего лишь поэт (П. Севак), а другой—филолог. К сведению автора «Справки»: Паруйр Севак защитил диссертацию на соискание ученой степени доктора филологии, а А. Мнацаканян доктор исторических наук. Если рецензент обязан быть дипломированным специалистом по рецензируемой книге, то непонятно почему историки берутся за исследование армянских литературных и историко-литературных памятников, написанных на древнеармянском языке—грабаре, не владея ни древним, ни новым армянским языком. Самокритика вещь великая как в житейских делах, так и тем более в науке!

[стр. 157]

Рассмотрим здесь лишь группу «мар», насчитывающую, несмотря на предостережения Т. Арутюняна, около 100 наименований, при этом он (3. Ямпольский) самовольно искажает, расчленяет по неосведомленности данное название, чтобы любой ценой выделить корень «мар». Так например, Маралу, Мар-алых (вм. Маралых (вм. Марал-у, Марал (л)ых), Мар-алзами (вм. Марал-зами), Мар-алиан (вм. Марал-и-ан), Мар-джан, Мар-джани, Мар-джанлы, Мар-джанлу, Мар-джанлинское (?) (вм. Мар-джан, Марджан-и, Марджан-ли, Марджан-лу, Марджан-линское), Мар-дакерт (вм. Мард-а-керт—чисто армянское образование!), или Мар-зигид, Мар-згид (вм. Марз-и-гид, Марз-гид). А самым конфузным для 3. Ямпольского, как ученого, является пример из подгруппы топонимических названий, связанный с псевдонимом крупного партийного и государственного деятеля Союза ССР А. Ф. Мясникяна, он же Мартуни. Этот псевдоним 3. Ямпольский расчленил на Мар-туни, Мар-тунашен... чтобы выявить в этом псевдониме «мар»ов. Этой маниипуляцией не трудно повсюду обрести «мар»-ов. К примеру, Мараш, Мардин, Мармара, Мармарис (Турция), Марсель, Марбург, маркиз..., а все вместе взятое— дилетанство, mar-taval, что по-русски означает чепуха, нелепость. Если это наука, то как выглядит лженаука? Перейдем теперь к суждениям 3. Буниятова и его редактора по историко-литературным вопросам, затронутым в их книге.

Что является подлинным основанием, незыблемым принципом для легитимации того или иного писателя-прозаика или поэта, историка или ученого, скажем, математика или медика, в той или иной национальной духовной культуре? Автор и редактор книги маневрируют, как им выгодно. При необходимости для доказательства своих притязаний они могут отвергнуть язык, являющийся характерным признаком произведения и автора его, игнорировать идеологию автора, развиваемую им в произведении, изображение реальной жизни, в которой сталкиваются диаметрально противоположные классовые и сословные интересы, и взамен всего этого выдвинуть как примат в определении национальной принадлежности лишь родину—место рождения писателя. Каждое из этих «оснований» соответственно исключает другое. Так, если за основание принять локальный признак—родину писателя, то без труда отбрасывается его язык, идеология произведения и т. д. Если даже он создал не одно произведение на языке, скажем, армянском, а не агванском, то все равно автора их относят к той стране, где он родился. И здесь возникает целая «теория» о насильственной ассимиляции, арменизации как народа данного писателя, так и его самого и его трудов.

С помощью этой «теории» историк 3. Буниятов выдвигает и усердно защищает не менее нелепый тезис, а именно: вся духовная культура, созданная населением на претемдуемой им тер-

[стр. 158]

ритории, армяно-язычная, но не армянская по национальной принадлежности. Этот своеобразный, сногсшибательный тезис тенденциозно выдвинут и развит в первой главе «Обзор источников и литературы» (стр. 6 и сл.) упомянутой книги.

Так, перечисляя источники истории Агванка-Арана. 3. Буниятов пишет, что кроме арабских источников, «источниками для истории Азербайджана служат сочинения грузинских, византийских и армяно-язычных авторов». Подчеркнутый нами термин указывает на явную тенденциозность историков 3. Буниятова и 3. Ямпольского. Этот термин-нововведение в арменистике, и авторами его являются доктор Зия Буниятов и редактор его книги 3. Ямпольский, которые не ведают, что в армянской письменности до XIII в. (период, интересующий их) почти не было инородцев, писавших на армянском языке, в то время как армяне писали труды и на других языках (напр, на греческом, персидском, арабском, грузинском, кипчакском и др.;. Будь 3. Буниятов более последовательным, он написал бы «арабо-язычные» (ибо по-арабски писали и персы, и армяне, и сирийцы и др.), не византийские, а «греко-язычные» (ибо нет византийского языка, а по-гречески писали и армяне, и грузины, и сирийцы, и арабы и др.), и «армянские» источники. Термин «армяно-язычные источники» многократно повторяется до конца его книги.

Помимо такого ненаучного определения армянских письменных источников —«армяно-язычные»,—3. Буниятов вскользь касается армянских историков, считая их побочными и маловажными4, между тем как труды армянских историков являются основными источниками и по истории Грузии и Агванка до VIII—IX вв. включительно. По 3. Буниятову, основными источниками истории Азербайджана VII—IX вв. являются арабские источники, древнейшие из коих, напр. Балазури, Табари и другие относятся к IX—X вв. Следовательно, ни один из них не был свидетелем, очевидцем событий, развернувшихся в Армении, Грузии и Агванке до IX века.

Такое предвзятое отношение к оценке так называемых армяно-язычных источников этого периода и этих районов никак нельзя признать показателем научной объективности историка 3. Буниятова. По его мнению, если среди «армяно-язычных» источников имеются те или иные историки, достойные некоторого внимания, то они принадлежат не армянскому народу, а агванскому, следовательно, азербайджанскому, иными словами—тюркскому народу. Ведь по теории и терминологии быстрого на обобщения историка 3. Буниятова и его редактора 3. Ямпольского

_____________________________

4 Это утверждение 3. Буниятова не выдерживает никакой критики. Если армяно-язычные историки «маловажные и побочные», то почему же научные работники Грузии и Азербайджана переводят их на родной язык?

[стр. 159]

тюрки являются единственными наследниками агванской духовной культуры и письменности. «Этническая общность,—говорит он в предисловии рецензируемой книги,—которая стала носителем одного имени—азербайджанцы, названа в работе общим условным термином «тюрки» (стр. 4).

О какой же письменности, о каких исторических трудах идет здесь речь? Ведь по сей день наука не обнаружила на агванском языке ни одного исторического или иного содержания литературного памятника. А может быть, это тайна, которую с такой осторожностью и бдительностью охраняют наш автор и его ментор-редактор? Нет у них, увы, ничего значительного, чем могли бы они порадовать мировую науку. А как были бы мы все, рядовые научные работники, рады такому открытию, какой вклад внесли бы они в сокровищницу мировой науки, опубликовав такие памятники или хотя бы подлинник «Истории Агванка» Мовсеса Каганкатуаци или Мовсеса Дасхуранци на агванском языке!

Впрочем, это не волнует и мало интересует нашего историка, коллекционера чужих мыслей. Достаточно и того, что он собрал с посторонней помощью столь разнообразный материал.

Исследователю 3. Буниятову. и его редактору 3. И. Ямпольскому на руку вскользь высказанные замечания или гипотетические суждения некоторых солидных ученых, считающих, напр., Мовсеса Каганкатуаци (Мовсеса Дасхуранци) «историком агван или Агванка». Этого им достаточно, чтобы считать вопрос окончательно решенным. Однако автор и редактор книги не удосужились вникнуть в сущность таких суждений. Что значит в понимании этих ученых «историк агван» или «историк Агванка»? Кто из них в состоянии аргументировать правдоподобность своего предположения о национальном происхождении упомянутых историков или историка? Если учеиые-арменоведы называют Мовсеса Каганкатуаци «историком агван или Агванка», то под этим определением они разумеют автора, написавшего историю Агванка или агван. но отнюдь не агвана по происхождению, ибо этого никак не докажешь5.

Кому не известно, что в армянской литературе не мало авторов, писавших историю того или другого народа или завоева-

_____________________________

5 Кстати, у Киракоса Гандзакеци написано —Մովսես Կաղանկատուացի պատմագիր Աղուանից», что Т. Тер-Григорян перевел—.албанский историк Моисей Каланкатуйский, а автор и редактор «Азербайджана в VII—IX вв.» ухватились за этот нюанс перевода—«албанский историк вм. «историк Агванка»; прозвище историка они сохранили в армянском звучании—«Каганкатуаци». При внимательном исследовании «Истории Агванка» мы приходим к выводу, что это труд не единоличного автора. В нем, помимо документальных материалов, достаточно ясно виден историко-повествовательный сказ и стиль разных авторов, иными словами, дошедшая до нас «История»—сборник повествований.

[стр. 160]

теля, совершившего нашествие на Армению и сопредельные страны, как, напр.; I. «История племени лучников» Григора вардапета Аканаци, известного до последнего времени под именем Инока Малахии, 2. «История Ленг-Темура и преемников его» Товма вардапета Мецопеци, 3. «История Надир-шаха» католикоса Абраама Кретаци и мн. др. По теории 3. Буниятова и с молчаливого согласия редактора его, 3. Ямпольского, и эти «армяно-язычные» авторы не должны считаться авторами армянского происхождения. Руководствуясь теоретическим «открытием» историков 3. Буниятова и 3. Ямпольского, историка Григора вардапета (армяно-григорианский ученый монах-«доктор») следует считать монголом, Товма вардапета Мецопеци—монголом или татарином, а католикоса Абраама, horrible dictu персом или афшаром, да к тому же уроженцем острова Крит!

Да простят меня читатели за эти несуразности!

Поразительна логика ученого 3. Буниятова и его редактора. Таким методом можно перекроить всю мировую историографию, в особенности художественную литературу, начиная с древних ֊времен вплоть до второй половины XX века.

У доктора 3. Буниятова, написавшего историю «Азербайджана в VII — IX вв.», весьма странные методы определения национального происхождения автора и принадлежности его и трудов его к той или иной национальной письменности. При этом язык, как средство передачи мыслей, чувств, переживаний, чаяний индивидуумов и целого народа, идеология, развиваемая через посредство языка, повторяем, не играют никакой роли в определении культуры письма и литературы данного народа.

Глубоко ошибается доктор Зия Буниятов! Ему, видимо, невдомек, что в природе нет безъязычных народов.

У 3. Буниятова вместе с 3. Ямпольским иная концепция. Агваны не вымерли, а продолжают свое бытие в лоне нынешнего населения Азербайджана, иными словами, в лоне народа, который назван в работе общим условным термином «тюрки».

Жутко становится от такого восприятия. Неужели агваны— неофиты, нашедшие свой покой в лоне ислама и адептов его, никогда не вспоминали в порядке хотя бы реминисценции «дела давно минувших дней» Агванка и не запечатлели их примерно на арабском (в VII—IX вв. еще не было азербайджанского литературного языка)—а после, хотя бы с XIII—XIV вв., на родном азербайджанском языке? С другой стороны, неужели азербайджанцы—«тюрки», ассимилировавшие агванские племена, ничего не сохранили из «богатой» агванской письменности хотя бы в переводах на арабский, персидский и тюркские языки, как это сделали «ассимиляторы»—представители армянского духовенства, сохранившие кое-какие агванские произведения в переводах на армянский язык? Нет, армянское духовенство в союзе с араба-

[стр. 161]

ми-захватчиками уничтожило, твердят они, агванскую литературу и всю духовную культуру.

Но вот появились новые глашатаи исторической правды, которые возгласили во всеуслышание, что агваны продолжают жить под видом армян, населяющих нынешние территории Арм. ССР и Нагорного Карабаха с центром Степанакерт, и что духовная культура агван также сохранена в переводе на грабар—древнеармянский язык (ныне ритуальный язык армянской церкви) в виде «армяно-язычных источников», а в действительности они— агванские памятники литературы.

На основании этой концепции—галиматьи можно сделать следующие выводы, вопреки презумпции ее авторов:

а) армяне—сердобольные соседи, с горечью оплакивая гибель своих добрых соседей, усердно принялись переводить и хранить для потомства культурные достояния и литературу агван, и

б) плохо поступили победоносные арабские завоеватели и их преемники, занявшись исламизацией агван, ибо поглотили их самих вместе с их духовной культурой.

Вернемся, однако, к научному положению 3. Буниятова. Какими же писателями представлены эти «армяно-язычные» агванские писатели? По 3. Буниятову, к ним относятся следующие авторы и их произведения: 1. Мовсес Каганкатуаци—«История Агванка», 2. Кертог Давтак—«Плач на смерть великого князя Дже ваншера», 3. Мхитар Гош— «Судебник», 4. Киракос Гандзакеци— «История» и многие другие историки, под которыми 3. Буниятов разумеет «историков и мыслителей того же периода... Мхитара Гоша, автора знаменитого армянского Судебника, историка Вардана, историка и ученого той же эпохи Иоаннеса Саркавага (см. Киракос, «История», русский перевод, стр. 4)». Видимо доктор 3. Буниятов невнимательно прочитал это свидетельство своего источника, потому что, во-первых, вычеркнул бы слово «армянский» из «Армянского судебника», ведь он именно против этого возражает, считая «Судебник» агванским памятником, а не армянским; во-вторых, из города Гандзака происходил лишь Мхитар Гош, а Иоаннес Саркаваг, историки Киракос и Вардан происходили не «из города Гандзака», а из «страны Гандзака», и, в-третьих, все эти «ученые и историки той же эпохи» или «историки и мыслители того же периода». Какой эпохи, какого периода?

Да будет известно Зия Буниятову и 3. Ямпольскому, что Иоаннес Саркаваг умер в 1129 г., Мхитар Гош—в 1213 г., а Киракос и Вардан в 1271/72 гг. Хороши люди одной и той же эпохи— уж больно длинна эта эпоха, этот период!

Но что за «край» или «ашхар Гандзака?» Что разумели армянские писатели-историки и географы, ученые и сановники церкви под этим географическим и административно-политическим термином? Об этом речь ниже.

[стр. 162]

По концепции 3. Буниятова, и писатели—уроженцы этой «Восточной страны», «Восточной Армении», где бы ни проживали они, чем бы ни занимались и какой бы сан ни носили, их труды «в значительной мере следует считать памятниками албанской литературы, написанными на грабаре» (подчеркнуто нами— К. М.-О.).

3. Буниятов скромно умалчивает о своих выводах, тем самым вводя в заблуждение несведущего читателя, ибо он уклоняется от прямого признания, что грабар—официальный язык древнеармянской письменности, государственности и церкви интересующего нас и его периода. И после такой патетической негации, отрицания исторической реальности, доктор исторических наук 3. Буниятов пытается как-нибудь аргументировать свое «научное» положение следующим мало убедительным доводом, мол, видите ли, «только отсутствие в Азербайджане исследователей христианского периода истории Арана дало возможность считать эту литературу армянской, хотя для этого никаких оснований кроме языка, нет», (стр. 99) (курсив наш—К. М.-О.).

После вот таких вынужденных признаний и открытий доктора 3. Буниятова приходится с горечью пожалеть всех досоветских и советских, а также крупнейших европейских арменистов-ориенталистов, этих подлинных тружеников науки, добросовестно изучивших весь Ближний Восток, включая Агванк и Азербайджан, Армению и Грузию, Турцию и Иран, Аравию и Византию, за то, что они не наукой занимались, а бесцельно трудились и в результате заблудились в трех соснах. Оказывается, они из любопытства кружились вокруг «букашек», а слона-то и не приметили, то есть не приметили целый ряд агванских авторов, писавших исторические, философские, юридические, богословские и поэтические произведения под «армяно-язычным» покровом, между тем как эта литература не армянская, а агванская. Агванская и азербайджанская литература и культура для Зия Буниятова адекватные, тождественные понятия, ибо законными наследниками-потомками «вымерших» агван являются лишь азербайджанцы.

3. Буниятов пытается объективными аргументами объяснить причины такого «заблуждения» как европейских ориенталистов, так и азербайджанских ученых. Этот пробел в науке объясняется «отсутствием в Азербайджане исследователей христианского периода в истории Арана-Агванка» (стр. 99).

Перед вами открыты Матенадаран и все научно-исследовательские учреждения, в которых хранятся памятники двухтысячелетней давности, а также исторические, христологические, догматические труды и художественная литература, написанные на армянском языке—грабаре и лишь частично переведенные на европейские языки, и мы рады будем помочь всем любознательным и честным исследователям. Подлинная наука—светоч, озаряю-

[стр. 163]

щий умы, источник истины, сеющей семена любви, дружбы и мира среди народов.

Целевая задача доктора 3. Буниятова иная. Он как опытный полемист открыто не наступает. У него своя тактика ведения «боя», бесшумно продвигаться к своей конечной цели, и пожалуй, он преуспевает. Он лично не исследует, не углубляется особенно в армяно-агванские взаимоотношения, а пользуется лишь выводами и беглыми высказываниями других ученых, при этом все нахватанное он интерпретирует по своему разумению. Вот хотя бы тот же злополучный вопрос о Мовсесе Каганкатуаци. Если кто-нибудь из исследователей вскользь назвал этого автора историком агван или Агванка, то это, как упомянули мы выше, он и его редактор 3. Ямпольский понимают в буквальном смысле, как безапелляционное решение, и возмущаются, когда другой исследователь в данном вопросе придерживается иного мнения, т. е. традиционного мнения об армянском происхождении и принадлежности этого автора и трудов к древнеармянской литературе. «В. С. Налбандян считает «каким-то печальным недоразумением» непреложный факт (курсив наш—К. М.-O.), что Моисей Каганкатуаци действительно «древний албанский историк», как об этом говорится «даже в такой авторитетной работе, как «История Грузии»,—возмущается он. Кстати, ссылаясь на «Историю Грузии», 3. Буниятов указывает 142 страницу I тома, где сказано: «Древний албанский историк (имя не упомянуто!—К. М.-О.) рассказывает...» Спрашивается, стоило ли беспокоить «такую авторитетную работу», если помыслы автора действительно научные? Да будет известно 3. Буниятову, что книга о Тбилиси В. С. Налбандяна была опубликована в Тбилиси в грузинском переводе без изменений и без примечаний.

Ссылками на высказывания некоторых ученых об агванском происхождении Мовсеса Каганкатуаци и лично подтвердив принадлежность его к агванской литературе, 3. Буниятов исключает его из списка армянских памятников, называя его «армяно-язычным». Заактировав таким образом этого автора, он идет дальше. Вот, у Мовсеса Каганкатуаци упоминается «кертог» Давтак, выступивший со стихотворным «Плачем» на похоронах славного армяно-агванского князя Джеваншера. С. Еремян считает Давтака «первым памятником светской поэзии феодальной Армении» (повторяя мысли акад. М. Абегяна—К. М.-О.), а не Албании,— возмущается 3. Буниятов. Да, историк 3. Буниятов, во-первых, потому, что упомянутое стихотворение составлено в форме акростиха, в котором начальные буквы первой строки каждой строфы последовательно составляют весь армянский алфавит в количестве 36 букв без прибавленных к ним в XII—XIII вв. букв О и Ֆ (ф), между тем как агванский алфавит намного больше—52 буквы; во-вторых, при переводе акростиха с агванского на ар-

[стр. 164]

мянский и наоборот—с армянского на агванский—едва ли создалась бы возможность сохранить как алфавитный порядок того или другого языка, так и последовательное смысловое развитие акростиха. Ведь при сохранении алфавитного порядка пришлось бы в агванском тексте развить, расширить смысловую последовательность армянского акростиха, а в армянском тексте, если это перевод с агванского языка, наоборот, сильно сжать смысловое содержание агванского произведения, т. е. в конечном счете оно предстало бы перед читателями как новое произведение и по содержанию и по форме6. Наконец, в-третьих, стихотворный размер акростиха—«тот же размер, что и в поэме Комитаса («О Рипсимэ и девах»,—К. М.-О.) с той только разницей, что у Давтака последние строфы состоят не из четырех строк и ритм их более учащенный. Помимо стихотворного размера, «Плач» по внутренним своим качествам носит ту же (творческую—К. М.-О.) печать, что и поэма Комитаса. И что существенно, Комитас воспевает «суетность преходящего величия», что делает и Давтак в Плаче»7.

В этой связи возникает вполне естественный вопрос: какого же происхождения сам поэт Давтак?

По Мовсесу Каганкатуаци, Давтак—красноречивый кертог (ритор, поэт), который прибыл в Партав и был в гостях во дворце достославного князя Джеваншера (637—670). Отсюда можно заключить, что Давтак не был жителем или уроженцем города Партава, а приехал издалека, извне и был в добрых отношениях с князем.

Давтак, несомненно, получил по тому времени блестящее образование особенно в области ораторского и поэтического искусства. Это видно по его «Плачу».

Помимо вышесказанного, у нас имеется еще один неопровержимый факт, свидетельствующий об его армянском происхождении. Это—собственное имя поэта—Давтак. Как образовалась эта форма имени—Давтак? Давтак образован от имени Давит+ ласкательный суффикс «ак», в котором с переменой ударения (в армянском языке ударение на последнем слоге) выпала слабая гласная «и»; -ак, -ик, -ук—уменьшительные-ласкательные суффиксы—весьма употребительны по сей день в армянском языке, например: Хайк-ак, Езн-ак, Вагарш-ак, Пайл-ак, Цол-ак, Астх-ик, Гарн-ик, Езн-ик, Тир-ик; или Ман-ук, ардж-ук, гарн-ук, манч-ук и др. Интересно знать, доктор 3. Буниятов, а как образуются агванские ласкательно-уменьшительные имена?

Перейдем теперь к другим кардинальным проблемам, кото-

_____________________________

6 Ср. Հր. Աճառյան, Անձնանունների բառարան, հ. Բ , էջ 21 հտվ.: (Р. Ачарян, Словарь собственных имен, т. II, с. 21 и сл.).
7 Манук Абегян, История древнеармянской литературы, том I, перевод: К. Мелик-Оганджаняна, Ереван, 1948 г., с. 314.

[стр. 165]

рые занимают историков 3. Буниятова и 3. Ямпольского. К таким проблемам относятся денационализация исконных армянских литераторов и ученых (в т. ч. и богословов), а также общественно-политических деятелей, которые десятки лет воспитывали армянское общество в духе патриотизма, любви к родной стране, народу, его культуре, монофизитскому армяно-григорианскому вероисповеданию, и присвоение им нового этнического гражданства, включая их через агван в сферу азербайджанской, по терминологии историка 3. Буниятова, mutatis mutandis тюркской культуры.

Легитимировав историка Мовсеса Каганкатуаци, кертога (поэта) Давтака, как агванских (т. е. азербайджанских), писателей, доктор 3. Буниятов с редактором 3. Ямпольским продолжают: «Судьба «Истории Агванка» М. Каганкатуаци постигла и «Судебник» Мхитара Гоша», который, по их мнению, фальсифицирован, ибо к названию «Судебник» «добавили отсутствующее в рукописи слово «хайоц» (армянский»), образовали новое, никогда не написанное самим Гошем название «Датастанагирк хайоц», т. е. «Армянский судебник»,8—утверждают они. Поразительно, какая осведомленность у людей, столь мало соприкасающихся с армянской письменностью! Они не удосужились осведомиться, насколько справедливо такое «заявление»—обвинение в фальсификации. Если это касается лишь титульного листа печатного издания—«Датастанагирк хайоц», то «хайоц» добавлен Вааном Бастамяном, первым ученым-юристом, изучившим рукописные списки и подготовившим к изданию этот замечательный памятник юриспруденции. Однако, нам кажется, что эти радетели науки хоть раз должны были перелистать «Судебник», чтобы убедиться в том, что В. Бастамян как в своем пространном монографическом «Предисловии» (180 стр.), так и в тексте всюду пишет лишь «Датастанагирк»—«Судебник» Мхитара Гоша (см. стр. 1, 5, 77, 81, 295, 299 passim вплоть до «Оглавление Датастанагирка»).

Точно также поступил и переводчик «Судебника Мхитара Гоша» А. Паповян, сохранивший лишь на титульном листе название армянского издания —«Армянский судебник Мхитара Гоша», а всюду—как в предисловии, так и в тексте—исключительно «Судебник».

Имеет ли смысл мутить воду? В каких целях?

«То, что в «Судебник» без всякой системы и руководящей нити вошли,—читаем дальше,—наряду с законами Восточной Римской империи, албанские законы, «Законы Моисея» и армянские

_____________________________

8 Буниятов 3. с. 98—99.

[стр. 166]

народные обычаи, вовсе не подтверждает принадлежность его к документам армянского права»9.

Эта цитата с приведенными в кавычках словами «законы Моисея» отсылает читателя к переводу «Истории» Киракоса Гандзакеци (см. Примеч. 590, Т- И. Тер-Григоряна, стр. 260).

Чтобы ясно представить себе научно-исследовательские методы З.Буниятова и неряшливое отношение к редакторской работе 3. Ямпольского, нам хотелось бы воочию познакомиться с той нелепостью, куда отсылают они читателя, выяснить, достаточно ли научны основания, за которые они так энергично цепляются.

Т. Тер-Григорян, научный сотрудник Института истории АН Аз. ССР, на которого опираются 3. Буниятов и 3. Ямпольский, пишет: «В состав «Судебника» без всякой системы и руководящей нити вошли, кроме законов Восточной Римской империи, албанские и армянские народные обычаи, церковные каноны, «законы Моисея» (курсив наш—К. М.-О.).

Внимательный читатель без труда заметит, как произвольно обращаются автор и редактор его с источниками, как они жонглируют для обоснования своей лженаучной концепции.

Что же им удалось «научно» обосновать? Они лишь переставили одни обороты, другие—разъединили, словечка два заменили или поместили в кавычах. В результате получился новый текст-конгломерат с тенденцией отрицания армянского происхождения «Судебника». Так, «албанские и армянские народные обычаи, церковные каноны и законы Моисея» они отредактировали, выкроили—«албанские церковные законы (у Т. Тер-Григоряна грамотнее—каноны!), «законы Моисея» и «армянские обычаи». Получается, что армяне малокультурный народ, у них нет никакой письменности и «законов», а потому у них можно было заимствовать лишь обычаи. В данном контексте неправ и их «источник» Тер-Григорян, тем паче и историки 3. Буниятов и 3. Ямпольский, ибо при составлении законов пользуются не обычаями, а обычным правом.

Тенденция автора книги и ее редактора больно прозрачна. Она сводится к отрицанию принадлежности «Судебника» «к документам армянского права». Они даже не удосужились прочитать еще несколько строк из примечания Т. Тер-Григоряна, которые гласят: «Силу обязательного закона «Судебник» получил в XIII в., в Киликийской Армении. В XVI в. он был принят польским королем Сигизмундом I для армянских колоний в Львове, Каменце и др. городах. В XVIII в. этот «Судебник» был внесен в Вахтангов сборник законов, в составе которого действовал и после присоединения Грузии к России», а также, прибавим мы со своей

_____________________________

9 Буниятов 3. Указ. раб., с. 99.

[стр. 167]

стороны, в обиходе армяно-григорианской церкви вплоть до XX века.

Не соглашаясь с некоторыми утверждениями Тер-Григоряна, все же находим, что эти слова могли бы урезонить автора книги и его редактора, помочь уяснить себе факт бытования» «Судебника» Гоша в течение 7 веков в армянской среде и полное отсутствие его у агван.

А теперь по существу вопроса. Можно ли говорить о том, что Мхитар Гош пользовался агванскими и армянскими канонами, т. е. канонами отцов церкви и церковных соборов?

Исследователями установлено, что Гош при составлении «Судебника» не руководствовался законами Восточной Римской империи (или кодексами Феодосия и Юстиниана), как утверждает Т. Тер-Григорян, вслед за ним и 3. Буниятов10, а пользовался: а) Библейскими законами,** б) церковными канонами, принятыми первыми тремя Вселенскими соборами, а также канонами армянских соборов, отцов церкви, в их числе и армянских, а также «Изборником канонов», составленным Иоанном Одзнеци в VIII веке. К числу канонов армянских соборов, использованных им, относятся следующие: шахапиванские (443 г.), двинские (554, 645, 719 гг.), маназкертские (726 г.) и каноны армяно-албанского церковного собора в Партаве (768 г.), руководимого армянским католикосом Сионом с участием армянских и агванских церковных сановников и мирян11.

Как видим, и это заявление 3, Буниятова о том, что в «Судебник» вошли «албанские церковные законы... и армянские народные обычаи», деликатно выражаясь, не совсем соответствуют своему источнику и исторической реальности. Тенденциозность и здесь бьет фонтаном! Ну что ж, если тенденциозность и претенциозность ласкают их «бескорыстные» иллюзии, пусть забавля-

_____________________________

10 Киракос Гандзакеци, русский перевод Т. Тер-Григоряна, с. 260, примечание 590.
** Из Библии заимствованы 55 статьи, а именно: из Исхода—22 ст., Левит.— 7, II Закон—25, Чисел—1. Кроме того, Гош иногда опирался на ту или другую статью при составлении новых статей «Судебника».
11 Из «Сборника армянских канонов», куда входили каноны первых трех Вселенских соборов (Никейский, Константинопольский и Ефесский), а также канонические установления отцов церкви и армянских церковных соборов, Гош заимствовал 90 статей из следующих канонов: Апостольские—3, Климентия—12, Отцов церкви—б, Никейск.—5 (Анкюрск.—4, Неокесар.—9, Гангр.—4, Антиох.—4, Втор. Никейск.—2, Лаодик—1, Афанасия—9, Василия—12, Григора Лусаворича—1. Фаддея—2, Шаапиванк.—4, Втор. Двин.—3, позднее из Партавск.—3 и Двинск. пятый—6 статей (эти данные с благодарностью получены нами от канд. филол, наук Э. Пивазяна).

[стр. 168]

ются, но некорректно так выступать от имени советской науки.

Псевдоисторическая концепция 3. Буниятова при рассмотрении отдельных объектов и реальных социально-политических, а также идеологических явлений дала ему возможность, как мы видели выше, оспаривать принадлежность Мхитара Гоша с его «Судебником» к армянской литературе, «хотя для этого никаких оснований, кроме языка, нет»12 (стр. 99). Подумаешь, какая важность, язык! Смело нужно устранить эти малозначительные и рыхлые барьеры, как язык, будь он армянский, арабский или персидский (фарси), в целях быстрейшего отчуждения того или иного автора из рамок родной литературы и легитимации его в другой национальной литературе. Таких манипуляций, к сожалению, за последнее время наблюдается довольно много! Вот один выходец (?!—К. М.-О.) из григорианской фамилии, по специальности языковед В. Гукасян вскрыл «албанизмы» у Каганкатуаци, как напр., «ашнути», «эниба», «чилах», «хичики», и даже тюркизмы. Отлично! О. если бы он вскрыл несколько десятков албанских слов или ярких албанизмов у Каганкатуаци, это было бы открытием мирового значения, востоковедческие дисциплины вплотную приступили бы к изучению их, подобно тому, как по монгольскому словнику историка Киракоса монголисты изучают древнюю стадию монгольского языка, или по армяно-шрифтным записям тюркологи ныне усердно изучают кипчакский язык. Мы, армяне, больше всех рады этому обстоятельству: наши предки сохранили для потомства вымерший кипчакский язык. На основании материалов Киракоса (до 100 слов) и многочисленных кипчакских записей (армянским шрифтом) написаны сотни книг и статей. А у нас в албанистике пока что гадания на кофейной гуще!

Что же доказывает «открытие» В. Гукасяна в вопросе уточнения национального происхождения Мовсеса Каганкатуаци? Даже у не вызывающих сомнения в национальной принадлежности армянских писателей средневековья, как Мовсес Хоренаци, Еги-ше, Лазар Парпеци, Григор Нарекаци, а также у поэтов позднего средневековья встречаются многочисленные заимствования иностранных слов—греческие, персидские—пехлеви и фарси—арабские, тюрко-монгольские, грузинские, сирийские, курдские и т. д. Неужели это обстоятельство может оказать влияние на определение их национальной принадлежности? Ни в коем случае! Это лишь показывает, в какой среде вращался данный писатель, или является показателем их общения с соседними народами, степенью их образования, широтой кругозора и т. д.

Продолжим анализ суждений 3. Буниятова и редактора его 3. Ямпольского, кстати горячо рекомендующего проштудировать

_____________________________

12 Курсив наш—К. М.-О.

[стр. 169]

его статью13, дабы вникнуть в суть спорного вопроса вплотную.

Следуя за доктором 3. Буниятовым и декларируя главным и неоспоримым доказательством принадлежности писателя к той или иной литературе лишь локальный признак—место его рождения—«родину», армянская литература, с одной стороны, приобрела бы множество новых писателей, нередко мировой или об щеевропейской величины, с другой—лишилась бы большинства бесспорно национальных армянских писателей. Так, по заверению академика И. Ю. Крачковского, некоторые арабские писатели, историки, географы родились в Армении (Ани, Двин, Вос тан, Ван, Хлат), т. е. их родиной была Армения. Несмотря на это, никто не считает их лишь «арабо-язычными» деятелями ар мянской литературы и науки. Об этом следовало бы подумать и автору, и редактору рецензируемой книги... И. Ю. Крачковский заверяет, что в арабской литературе

имеется ряд писателей, ученых армянского происхождения, пи савших свои труды на арабском языке (напр., шейх Салех эл Армани, труд некоторого имеется в новом армянском переводе). Кому не известны армяне, писавшие на греческом и латинском языках в Византийской империи? Кому не известны в наше время американские, английские, французские, итальянские, польские и другие писатели—поэты и прозаики, армяне по национальности? Нет благоразумного армянина, считающего их представителя ми армянской литературы.

Они принадлежат той нации, на языке которой они писали свои произведения.

Основным признаком, определяющим национальную принадлежность того или иного писателя и его произведения, повторяем, является язык произведения, если, конечно, этот язык не легитимирован государством или какой-нибудь корпорацией (в т. ч. и религиозной), как национальный. К таким языкам в средние века относились латинский для католического мира и арабский— для мира ислама. И тот и другой язык был обязательным, главным образом, в официальных применениях—в государственном аппарате и в религиозном обиходе.

Совокупность всех языковых средств армянского народа выражена в национальном армянском языке, высшей формой которого является армянский литературный язык, в применении к средневековью, язык государства и церкви—грабар. Литературный язык изменяет свое содержание, грамматику, лексику, значение слов, семантику вместе с историческим развитием общества

_____________________________

13 Ямпольский 3. И. К изучению летописи Кавказской Албании. «Изв. АН Азерб. ССР», 1957, № 9, с. 149—157. Статья поверхностная, аргументации не убедительны, с большими изъянами историко-филологического характера. Мы вернемся к рассмотрению его аргументации в специальной работе, посвященной «Истории Агванка».

[стр. 170]

и расширением социальных функций его. Так развивался древнеармянский литературный язык—грабар с изначальной письменной стадии его (V век) до формирования современного литературного языка. На этом литературном языке написаны армянские памятники, на нем выражена идеология сословий и классов армянского народа на разных стадиях его развития.

Кто же надоумил 3. Буниятова выступить с громогласной декларацией о принадлежности Мхитара Гоша, Киракоса Гандзакеци и многих других средневековых авторов и их литературных произведений, написанных на армянском языке—грабаре, к памятникам албанской литературы?

Мы не впадем в ошибку, допустив, что в этом деле принял участие и упомянутый выше Тер-Григорян.

Гянджа,—пишет он,—родина «историков и мыслителей того же периода (XII—XIII вв.- К. М.-О.)—Мхитара Гоша, автора знаменитого армянского Судебника, историков [Киракоса и] Вардана и ученого той же эпохи Ованнеса Саркавага»14. «Киракос Гандзакеци был большим патриотом своего родного народа... перечисляя ряд замечательных людей, он не забывает добавить, что они были из Гянджи, «откуда также я»,—переводит историю Киракоса Т. Тер-Григорян15.

Подчеркнутые мною слова показывают, как неумело фальсифицирует он подлинник Киракоса и как 3. Буниятов и 3. Ямпольский по неосведомленности цепляются за фальшивку.

Действительно ли Киракос свидетельствует о том, что он сам и вместе с ним Иоаннес Саркаваг были родом из города Гандзака (Гянджи)? Нет. Текст Киракоса неправильно передан в русском переводе: «Оба они были из страны Гандзака, откуда также и я», т. е. Киракос Гандзакеци «автор настоящего труда» (прим. 479 русск. перевода), между тем, в подлиннике мы читаем: «Все они трое были из страны Гандзака» (трое, т. е. Иоаннес Саркаваг, вардапет Давид, сын Алока (читай Алавика—К. М.-О.), и вардапет Григор, сын Токакера (см. прим. 480, стр. 63 русск. перевода). Следовательно, все эти вардапеты, кроме Мхитара Гоша и священника Аркаютюна, считающиеся уроженцами гор. Гандзака, происходят не из города, а «из страны Гандзака». Да

_____________________________

14 Тер-Григорян Т. Указ. раб., с. 5—6. Взятые мною в прямые, скобки [Киракоса и] случайно выпали из текста, ибо чуть ниже он говорит о Киракосе, как о большом патриоте родного города Гандзака.
15 Странно, что и C. J. S. Dowsett считает Давида Гандзакеци—David of Danjak путая «ի քաղաքէն Գանձակայ» («из города Гандзака»), с ՚«յաշխարհէն Գանձակայ» («из страны Гандзака»),

[стр. 171]

и другие армянские первоисточники подтверждают эти свидетельства Киракоса16.

На непрочном фундаменте воздвигнете лишь воздушный замок, если фундамент рыхлый, здание, воздвигнутое на нем, развалится.

Ну что ж,—возразит историк 3. Буниятов,—если они не «из города Гандзака», так «из страны Гандзака», находящейся в пределах Агванка. Какая разница?!.

Однако и здесь основания его шаткие, аргументация слабая. «Страна Гандзака», по армянским первоисточникам XI—XIV вв., тождественна «стране Парисоса», а эта последняя входила в пределы области Арцах в качестве отдельного гавара, управляе мого самостоятельной царской династией из рода Хайкидов. В 1003 г., по смерти последних венценосцев Сенекерима и Григора, их страну поделили между собою армянский царь Гагик I и эмир Фадлун Гандзака, при этом последнему досталась восточная равнинная часть, а армянскому царю—все горные районы к северо-востоку от Вайоцдзора, Хачен и Парисос17 в Восточной Армении.

После падения царства Багратуни со столицей Ани и Сюникского царства, на далеком Западе, в Киликии, образовалось независимое армянское государство, просуществовавшее до последней четверти XIV в. С усилением Киликийского армянского государства, возглавляемого Рубенянами, и армянский патриарший престол был перенесен из Эчмиадзина на Запад, в Киликию, где он пробыл до своего возвращения в Эчмиадзин (в 1441 г.).

Киликийский период истории армянского народа отмечен продолжительными переговорами католической и православной диофизитских церквей с армяно-григорианской церковью по вопросу об унии армянской церкви с западными ее сестрами. Позиция западной—киликийской армянской церкви вызвала бурю негодования на Востоке. Началась упорная и длительная борьба. В этой ожесточенной борьбе решительными противниками унии были представители «Восточной Армении»—«когманк Аревелиц» («края Восточные»), «еркирн Аревелиц» («страна Восточная») или «Миджнашхар» («Внутренняя страна», т. е. Армения), или «ашхарн Гандзака», «ашхарн Парисоса» («область Гандзака», «область Парисоса») и т. д.

Так называли армянские общественно-политические деятели, писатели-историки и богословы в противовес «Западной стране»,

_____________________________

16 Մեծին Վարդանայ Պատմութիւն Տիեզերական, Մոսկվա, 1861, էջ 159: Арեвелци = Ոардан Аревелци = Вардан Великий, «Всеобщая история»; Հովհաննես Իմաստասերի մատենագրությունը, Երևան, 1956: («Труды Иоаннеса философа»), աշխատասիրությամբ Ա. Գ. Աբրահամյանի:
17 Ստեփանոս Օրբելյան, Էջ 300—301: Լեո, Հայոց պատմություն, հ. 2-րդ, Երևան, Էջ 632, 633 և 637:

[стр. 172]

«стране, называемой Сеав Леарн», или Киликийскому армянскому государству «Восточную Армению», под которой разумели, в частности, страну, находившуюся под властью армянских князей из рода Закарянов, в которую входили Ани. Санаин, Ахпат и соседние районы, а также независимые от Закарянов области или страны Арцах и Сюник.

В этой Восточной Армении, включая в нее и юго-западную часть «области Гандзака», т. е. «Парисос», благодаря созданным армяно-грузинской дружбой относительно мирным условиям, начала развиваться богатая армянская культура. В старых и вновь воздвигнутых храмах, монастырях и обителях бурно развиваются монастырские школы, вардапетараны, университеты («хамалсаран») и академии («чемаран»), в которых помимо подготовки церковных кадров расцветают наука и литература. Санаин и Ахпат, Норгетик и Хоранашат, Ахарцин и Кечарис, Хавуц-тар и Айри-ванк, «достославный Ани» и многие другие города и монастыри, школы и храмы науки становятся крупными центрами армянской разрозненной и расчлененной культуры, в которых несмотря на весьма тяжелые условия сверкают искры созидательного духа армянского народа.

Со второй половины XI в. по конец XIII в. среди неутомимых деятелей армянской культуры как по количеству, так и по квалификации выделяются литературно-научные, церковно-общественные, педагогические деятели с прозвищами «Гандзакеци», «Парисосцы», «Гетикци», «Аревелци», одним словом, уроженцы «из страны Гандзака», «из краев Востока», «из страны Парисоса» или «Сюника», т. е. исконных областей Восточной Армении, в которых созидательным трудом творило материальные и духовные блага исконное население страны, армянский народ. Вспомним из них хотя бы Георга вардапета Урчаци (или Урцаци), учеников его Иоаннеса Саркавага вардапета, вардапета Давида, сына Алавика, вардапета Григора, сына Токакера, ученика Иоаннеса Саркавага, Иоаннеса Тавушеци, ученика последнего Мхитара Гоша, учеников его—вардапетов Мартироса, Иоаннеса Арманеци, Ванакана, учеников этого последнего вардапетов Киракоса и Вардана, Григора и Погоса, Маркоса и Состенеса и мн. др.18. А сколько таких крупных научно-литературных, церковных и общественных деятелей было подготовлено университетами в Ани, Ахпате, Санаине, Татеве, Гладзоре и в других академических и культурных центрах «Восточной Армении»!

Непредубежденнный читатель, перечитывая имена этих армянских писателей—уроженцев «Восточной Армении», в частнос -

_____________________________

18 Կիրակոս Գանձակեցի, Պատմություն Հայոց, Կ. Մելիք-Օհանջանյանի առաջաբանով, Երևան, էջ ԺԲ—XII (Киракос Гандзакеци, История Армении. Текст подготовил и снабдил предисловием К. Мелик-Оганджанян, Ереван, 1961 г., с. XII).

[стр. 173]

ти, «страны Гандзака» и pars pro toto «страны Парисоса», скажет, что они родом из страны или области, где преобладают армяне, сородичи этих писателей. И в самом деле, эти районы входили в пределы царства Аршакуни, Багратуни, Сюника, а позднее Захаридской Армении.

3. Буниятов и его редактор 3. Ямпольский, однако, не принадлежат к категории непредубежденных людей. У них свой подход, свое отношение ко всему, что имеет касательство к армянам и армянской культуре даже тысячелетней давности, Достаточно посмотреть на составленную ими карту Закавказья VIII—IX вв. С лупой или фонарем нужно искать тот клочок земли, который населяли армяне. Обо всем этом скажут свое веское слово историки Армении, а мы ограничимся лишь вопросами филологического порядка и не по всем разделам.

Мы не будем касаться всех писателей «из стран Гандзака» или «города Гандзака», или же «страны Парисоса», «страны Восточной», а лишь двух писателей—Мхитара Гоша и Киракоса Гандзакеци.

Мхитара Гоша, автора «Судебника», мы слегка коснулись при уточнении и опровержении претенциозных аргументов 3. Буниятова и 3. Ямпольского в их попытках отрицать армянское происхождение Гоша и легитимировать его в лоне агванской культуры. Следует однако проверить, в самом ли деле это так, или все доводы упомянутых историков—плод досужей фантазии. А, может, Мхитар Гош не имеет никакой связи и с армянским народом, с его культурой, и мы напрасно приписывали ему армянское происхождение?

По армянским историографическим первоисточникам Мхитар Гош родом «из города Гандзака», сын родителей-христиан. По скончании своего образования как в «Восточной Армении», так и в Киликии, он дважды удостоился ученого звания «вардапет» (=доктор), прославился в стране и сделался самым авторитетным вардапетом в «Восточной Армении». Своими личными качествами, широким образованием и глубокими познаниями в области наук и армяно-григорианского вероучения он выдвинулся среди остальных вардапетов и стал духовным отцом амирспасалара Закарэ—армяно-григорианина. Ничего не могло совершаться внутри армянской церкви и общественной жизни армян без его ведома и согласия. Никакие предложения всесильного Закарэ не принимались армянским церковным собором (nota bene) без одобрения Мхитара. «Не возможно для нас без великого вардапета совершить это»,19—заявляет церковный собор, созванный в сто-

_____________________________

19 Կիրակոս Գանձակեցի, Էջ 175—176 (Киракос Гандзакеци, русск. перевод с. 91-92).

[стр. 174]

лице Ани. С другой стороны, присутствие Мхитара имеет для Закарэ решающее значение в его начинаниях по линии духовной культуры. «Раз ты приехал,-обращается Закарэ к Мхитару,— теперь они (т. е. церковный собор со всеми вардапетами, епископами и пр.— К. М.-О.) больше мне не нужны»20.

Однако это еще не значит, что Мхитар по воле амирспасалара Закарэ может попрать каноны, догматы и традиции армянской церкви. В этих вопросах Мхитар рядовой ортодоксальный вардапет и придерживается консервативных взглядов. Воля верховного владыки армяно-григорианской церкви—католикоса всех армян и церковных соборов имеют для него решающее значение.

Мхитар — великий патриот своей отчизны, своего «гайканского народа» «Հայկազնեայք», За все время своей жизни он и делом и словом ведет борьбу за освобождение родного народа из-под ига иноземных захватчиков, а потому всемерно поддерживает амирспасалара Закарэ, старается облегчить тяжелое бремя сородичей, одновременно поучает его и брата его Иванэ, принявшего православие—диофизитское вероисповедание.

Лучшими свидетелями кипучей патриотической деятельности Мхитара Гоша являются его ученики, целая плеяда вардапетов, писателей, богословов, продолжающих заветы своего учителя в деле просвещения сородичей, а также его научно-литературные творения, в первую очередь его знаменитый «Судебник».

Как великий законовед, он составил весьма гуманистический для своей эпохи «Судебник». Первую главу Введения к «Судебнику» он озаглавил, согласно некоторым рукописям: «Ответ тем, кто злосовит, что нет суда в Армении». Да будет это «памяткой», «дабы, имея его постоянно на руках, сами помнили и показывали иноверцам, что мы творим суд по письменному уставу, дабы умолкли их уста и не могли укорять нас»21 и «дабы (верующие) под предлогом отсутствия у нас суда не обращались в суд иноверцев», и для того, чтобы искоренить такую практику, «как иные из епископов, монахов, священников, главных мирян и князей искривляют правосудие по пристрастию, корыстолюбию и невежеству»22.

_____________________________

20 Там же.
21 «Армянский Судебник Мхитара Гоша», перевод с древнеармянского А. А Паповяна, редакция, вступ. статья и примечания Б. М. Арутюняна. Ереван, 1954, стр. 4. Под иноверцами Гош разумеет, главным образом, магометан, критике религии которых посвящена гл. IX «Введения», начиная со слов: «ибо магометане, хотя и признают ныне бога отца, но сына они считают творением, оскорбляя тем самым и отца» и т. д. до конца главы. См. Мхитар Гош. русск, перст. А. Паповяна, с. 25—27,
22 Там же, стр. 4

[стр. 175]

Какой еще документ нужен, чтобы доказать, что он армянин? Все это говорит о тех заботах и треволнениях, которые так бурно захватывали все существо великого патриота и сердобольного учителя—вардапета Мхитара Гоша при думах об облегчении участи родного армянского народа.

Мхитар Гош написал краткую хронику Агванка. Правильно. Но отсюда следует ли считать это произведение «в значительной мере... памятником албанской литературы, написанным на грабаре». По, этой логике все армянские литературные памятники (Иоаннес Саркаваг, Ванакан, Киракос, Григор Аканаци (т. н. Инок Малахия), Вардан Аревелци, Абраам Кретаци, Товма Мецопеци, Симеон Ереванци и мн. другие), написанные на древне-армянском языке (надо писать ясно, четко, а не «на грабаре», как это делает автор, зная, что не каждый читатель знает, что значит «грабар»!), в значительной мере должны считаться памятниками агванской, монгольской, персидской, татарской и др. литератур. Ведь Мхитар Гош написал весьма сжатую албанскую хронику, а упомянутые писатели—целые книги о монголах, персах, татарах и т. д.

Мораль басни—книги 3. Буниятова: историк должен писать лишь о своем народе, в противном случае он будет завербован в литературу другого народа, о котором он написал в своем историческом труде!

Перу Мхитара Гоша принадлежат также сотни две с половиной басен, в которых он в иносказательной форме развивает те же гуманистические идеи о добре, честности, справедливости, верности, борьбе против тунеядцев и т. д. Эти басни в некоторой степени дополняют и поясняют кое-какие детали, приемы и методы составления «Судебника».

«Судебник», басни и другие мелкие произведения или фрагментарно сохранившиеся творения Мхитара Гоша, повторяю, написаны на древнеармянском литературном языке—грабаре, официальном языке церкви и армянской общественности той эпохи. После всего сказанного, что, можно еще прибавить, чтобы «фомы неверные» поверили, узрели?

Мхитар Гош и по имени (Мхитар-утешитель, имя, бытующее лишь среди армян) и по прозвищу (Гош—жидкобородый, с редкой бородой) армянин23, да и сам он себя считает по роду-племени армянином, писал на армянском языке своего времени, писал, по его признанию, для «наших гайканцев»»—«հայկազնեայցս»,

т. е. для армян. Сам он великий патриот, гуманист армянской земли, непревзойденный армянский вероучитель, законовед и законодатель армянского народа, авторитет не только в Восточной

_____________________________

23 Հր. Աճառյան, Անձնանունների բառարան, հատ. Գ., էջ 336 և հտ: (Ачарян Р.Словарь собственных имен, т. III, с. 336 и сл.).

[стр. 176]

Армении, но и в Западной Армении—Киликийском армянском государстве... И вдруг все это так смело оспаривает доктор 3. Буниятов.

Участь Мхитара Гоша, как было нами показано выше, разделил и младший современник его ученик вардапета Ванакана, ученика Мхитара Гоша, Киракос «Гандзакеци». Произвище условное, ибо в рукописях нигде не зафиксировано «Гандзакеци», и его нет ни в одном древнем био-библиологическом списке. Это прозвище дано историку Киракосу по недоразумению первым издателем его «Истории» Восканом Тер-Ованисяном (Москва, 1858 г.). Это же заглавие книги традиционно, но нерезонно мною было сохранено и в критическом издании 1961 г. в Ереване (см. Предисловие критического изд., стр. L—30).

Здесь мы не будем касаться этой беспочвенной претензии 3. Буниятова и его редактора, прямым источником которых является переводчик «Истории» Т. Тер-Григорян, исказивший один из самых ясных и достаточно хорошо сохранившихся текстов древнеармянской литературы. Искажений и непонятных фраз и предложений у этого злополучного переводчика множество, об одном из них мы говорили выше: Киракос родом не «из города Гандзака», а «из страны Гандзака», т. е. «из Парисоса»24.

Т. Тер-Григорян, а вслед за ним и 3. Буниятов и редактор его книги усердно кинулись на эту приманку и объявили Киракоса «большим патриотом своего родного города»... Киракос называет его «великий замечательный город Гандзак» (перевод неточный)25. Это так. Однако, как он отзывается об этом городе, «большим патриотом» которого они (Т. Тер-Григорян и 3. Буниятов) считают христианского вардапета Киракоса: «Он (т.. е. город Гандзак) был большим врагом Христа и последователей его, порицал и поносил крест и церковь, и предавал поруганию иереев и священнослужителей. Поэтому, когда исполнилась мера грехов их, дошел до господа вопль об их злодеяниях. Появились знамения, предвещающие разорение»26. ... И город оставался безлюдным четыре года! Вот какой «большой патриот своего родного города Гандзака» вардапет Киракос Гандзакеци! Кстати, откуда у 3. Буниятова сведения о том, что Киракос жил в Гяндже? Таких сведений нет в его «Истории».

Киракос «Гандзакеци» себя считает по роду-племени армянином. Это он неоднократно заявляет в самом начале труда и так до конца его: «наш армянский народ (племя)», «наша стра-

_____________________________

24 Կիրակոս Գանձակեցի, էջ 116—усс.. перев. с. 63. Срав. Предисловие, с. 6.
25 Киракос Гандзакеци, с. 6,
26 Там же, с. 119.

[стр. 177]

на Армения», «о племени стрелков и о разорении нашей армянской страны» («Վասն ազգին նետողաց և աւերման աշխարհիս Հայոց»)27 и т. д.

В своей книге он, напротив, никогда не пишет «наш агванский народ» или «наша агванская страна» и т. д. В «Истории» Киракоса имеется маленький раздел, озаглавленный «Краткая история областей Албании ( = Агванка), нижеизложенная». В этом разделе нет и намека на то, что он имеет какое-то кровное родство с агванами, напротив, если он касается исторического прошлого и настоящего соседей армянского народа, то это лишь потому, что «цари были подчинены армянским царям, находились под их властью, а епископы рукополагались святым Григорием и наследующим его престол28, народ же их с нами вместе остался в православной вере (т. е. в армяно-григорианском или монофизитском исповедании—К. М.-О.), а потому подобает, чтобы было упомянуто об обоих народах вместе»29.

Об агванах повествование Киракоса ведется в третьем лице. Вот какой представляется в своей «Истории» литературно-научная и церковно-проповедническая деятельность Киракоса вардапета, условно именуемого в древних рукописях Гетикци, Аревелци, и с легкой руки В. Тер-Ованисяна—Гандзакеци.

Что же скажете вы, граждане-историки 3. Буниятов и 3. Ямпольский? Откуда у вас такая иллюзорная мечта об агванизации Киракоса, этого крупного общественно-политического и церковного деятеля, учителя и видного вардапета армянской церкви? Какие реальные источники питают и подкрепляют вас в борьбе за агванизацию вардапетов армянской церкви и научно-литературных деятелей армянского народа?

В настоящей статье мы коснулись упомянутой книги доктора исторических наук 3. Буниятова в аспекте армянских первоисточников, названных им «армяно-язычными», и подсобной литературы, которая нередко была использована им без предварительной проверки данных первоисточников. Но это лишь формальная сторона методов исследования автора. Сам научный труд не выдержан ни в научно-методологическом, ни в социально-политическом разрезах. Мало того, 3. Буниятов резко уклоняется от марксистско-ленинской методологии в вопросах исследования общественных устоев и истории братских республик Советского Союза. Советская историография должна исследовать зачатки и дальнейшее развитие дружбы и культурных взаимоотношений всех народов Советского Союза, в частности закавказских народов, тысячелетиями живущих бок о бок соседями в родном За-

_____________________________

27 Կիրակոս Գանձակեցի, էջ 9:—-Киракос Гандзакеци, с. 15.
28 Плохой перевод. Лучше «преемниками на престоле».
29 Киракос Гандзакеци, с. 99 русского перевода.

[стр. 178]

кавказье. В научно-исследовательской работе здесь необходима как координация научно-исследовательских планов, так и совместно организованное изучение проблем, касающихся всего Закавказья. Такое планирование научно-исследовательской работы и претворение её в жизнь является насущной потребностью советского общества, кардинальной задачей советской науки.

Приходится с горечью сожалеть, что исследование 3. Буниятова «Азербайджан в VII—IX вв» ни в малейшей степени не может способствовать развитию этого великого дела.

***

Настоящая статья была в верстке, когда мы получили первый том «Избранных трудов И. А. Орбели» (Москва, 1968 г.).

В первом разделе тома впервые опубликовано капитальное исследование двух архитектурных памятников Ахтамара, а во втором—исследование, посвященное армянским баснописцам средних веков.

В сжатых строках о Мхитаре Гоше имеются суждения, исходящие из неточного перевода армянского текста, вследствие чего вкрались неправильные толкования высказываний Гоша. Этих спорных суждений мы коснемся в очередном номере журнала «Вестник архивов Армении». [Статья прилагается—Сосо].

ЕЩЕ РАЗ О НАЦИОНАЛЬНОЙ ПРИНАДЛЕЖНОСТИ МХИТАРА ГОША, АВТОРА «СУДЕБНИКА»

В августе 1968 г., когда моя статья «Историко-литературная концепция 3. Буниятова»1, тенденциозно развитая им. в книге «Азербайджан в VII—IX вв.», была в верстке, я получил первый том избранных трудов акад. И. А. Орбели, под редакцией весьма компетентной коллегии, возглавляемой К. В. Тревер (председатель)2. В этом томе впервые полностью опубликованы следую-

_____________________________

1 «Историко-литературная концепция 3. Буниятова», см. «Вестник архивов Армении», 1968 г., № 2, с. 169—190.
2 «Избранные труды И. А. Орбели в двух томах», том первый.—«Из истории культуры и искусства Армении X—XIII вв.», Изд. Наука, главн. редакц. Восточн. лит-ры. М., 1968.

[стр. 179]

щие труды крупного ученого армениста, филолога и историка армянского зодчества: «Памятники армянского зодчества на острове Ахтамар» и «Басни средневековой Армении».

Об этих трудах нередко восторженно говорили в среде армянских ученых как у нас, так и за рубежом... Еще в 1933 году они были почти готовы к публикации и потому проф. И. А. Орбели нашел возможным заключить договор с арменоведческим издательством «Фондом им. Мелконяна» (при НКПросе Арм. ССР) на публикацию в 1934—35 гг. следующих трудов: «Памятники армянского зодчества на острове Ахтамар», «Басни средневековой Армении» (тексты, перевод их на русский язык и исследование) и «Моксские материалы» (армянские и курдские фольклористические записи со словарями, грамматическими этюдами: и т. д.). Моксские материалы были уже набраны в типографии АН СССР. К договору был приобщен брошюрованный экземпляр моксских материалов без Введения, каковое он должен был написать—завершить в Ленинграде и прислать для набора всего сборника. Эти труды должны были находиться в распоряжении издательства в начале 1934 года.

К сожалению, этот договор по разным обстоятельствам и причинам так и не был претворен в жизнь...

И вот, спустя 35 лет, первый том «Избранных трудов И. А. Орбели» опубликован издательством «Наука», Москва—Ленинград, 1968 г. Редакционная коллегия подготовила к публикации и второй том в двух частях, которые и содержат итоги работ И. А. Орбели, проведенных им в 1911 —1912 гг. в горном районе Мокс по изучению диалектов, фольклора и этнографии армян и курдов, населявших этот район3.

Публикация первого тома «Избранных работ» имеет колоссальное значение для глубокого понимания средневекового армянского искусства, в частности зодчества, и армянских средневековых басен. Эти труды весьма ценны в отношении тончайшего анализа зодчества Ахтамарского храма и дворца, блестяще выполненных литературно-художественных переводов басен на русский язык, а также тщательной интерпретации басенных сюжетов, мотивов и исторических реалий. Однако, несмотря на эти превосходные качества изысканных научно-исследовательских трудов покойного академика, в них имеются темные пятна—досадные промахи и ляпсусы (lapsus calami et memoriae), которые могли быть без особого труда устранены редколлегией, но, к сожалению, не были замечены. В публикации имеются также кое-какие шаткие и необоснованные утверждения и предположения, возникавшие в порядке привлечения аналогичных эпизодов и явлений из армянской исторической действительности, армянского

_____________________________

3 Орбели И. А. Избранные труды... т. I, с. 7.

[стр. 180]

героического эпоса и мифов, а также эпических произведений других народов. Эти параллели главным образом восходят к формальному сходству.

В исследованиях, опубликованных в первом томе «Избранных трудов», не все принципы и утверждения покойного И. А. Орбели приемлемы безоговорочно. Некоторые позиции исследователя столь загромождены плеоназмами и тавтологией (создается впечатление будто текст не доделан окончательно), что нередко исчезает с поля зрения самый предмет, нуждающийся в интерпретации. К таким примерам относятся с первого взгляда «несложные», достаточно ясные вопросы, связанные вообще с армянским фольклором, в частности с армянским героическим эпосом «Сасна црер» («Давидом Сасунским») и отображениями разных библейских эпизодов и героев на барельефах и горельефах Ахтамарского храма. По мнению И. А. Орбели, эти рельефы, на которых имеются даже надписи с именами библейских-фольклорных героев, не имеют ничего общего с Библией и библейскими сюжетами и исключают какое бы то ни было влияние их на устное творчество армянского народа. По трактовке покойного академика, эти барельефы связаны с культом Михра-Митры, а через посредство этого культа, распространенного в Армении,—с эпизодами и героями армянского эпоса.

Велико влияние Михра-Митры, почитаемого и в армянском языческом пантеоне, на армянскую духовную культуру дохристианского периода. Культ Михра с антропоморфным образом Михра (народ. Мхера) проник не только в армянскую языческую религию, не только в армянский фольклор (лирику—песни и эпические сказания), о чем у нас имеется специальный труд, известный и И. А. Орбели, но и в армянские христианские гимны— «Гимнариум»—«Շարակնոց», в котором сохранились митраистические представления, образы, метафоры, эпитеты и прочие творческие средства, славящие не всесильный свет, солнце—Sol invictis—Михра-Митру, а связанные с именами Христа, Григора Просветителя, Нарекаци и других святых армянской церкви4. Митраистические представления пустили глубокие корни в духовной жизни армянского народа еще до принятия христианства в Армении, а библейские вошли в быт и духовный мир армян вместе с христианством (начало IV века).

Если все это соответствует историческому развитию духовной жизни армян, то влияние Библии на армянскую духовную жизнь не может подвергаться никакому сомнению, тем более отрицанию. На интеллектуальную жизнь армян имела огромное влия-

_____________________________

4 Տե՛ս Կարապետ Կոստանյան, Հայոց հեթանոսական կրոնը, Էջմիածին, 1879: Թ. Ավդալբեգյան, Միհրը Հայոց մեջ, Վիեննա, 1929 թ.: Կ. Մելիք-Օհանջանյան, Միհր-Միթրան «Սասնա ծռերի» մեջ, 1948.

[стр. 181]

ние не только каноническая Библия, но в еще большей мере, апокрифическая Библия, откуда целые эпизоды вошли и в героический эпос «Сасна црер»—«Давид Сасунский» и во многие фольклорные произведения. Эта взаимосвязь отечественных и библейских фольклорных сюжетов и мотивов наблюдается в народном творчестве и других христианских и нехристианских народов.

Не лишен погрешностей и второй труд И. А. Орбели «Басни средневековой Армении» в отношении понимания и перевода басен (в основном безукоризненного!) и их интерпретации, нередко натуженной и искусственной. Особенно весьма ярко это наблюдается в комментариях и примечаниях как самого автора, так и редколлегии. В качестве доказательства, иллюстрирующего наши наблюдения, остановимся на анализе лишь одной басни—«Горлица» (М. 127).

Блестяще переведя на русский язык эту басню и нравоучение ее, Иосиф Абгарович раскрывает и смысл ее, говоря: «Нередки были те случаи, когда светские феодалы настойчиво указывали монашествующим неудобные и бездоходные земли для их поселения. Нетрудно угадать скрывающееся за этой именно подробностью повествования указание на то, что светские князья зари-

՝ лись на монастырские земли, в том числе и на те, которые перешли в монастыри из состава дедовских владений таких светских феодалов»5. Таким «случаем», согласно «Истории Киракоса»6, был «натиск князя Саргиса, быть может, того самого Саргиса, который был старшим сыном Иванэ или во всяком случае принадлежал к роду Долгоруких, владевшему всей этой областью, был очень чувствителен для монастыря, всей братией отправившегося к Иванэ, и что если бы не заступничество Мхитара (Гоша— К. М.-О.), то пришлось бы «горлицам» из Гетика переселиться в каменнистые, голые и бездоходные места, а не в действительно цветущую долину Тандзута»7.

Все это обосновано и убедительно. Басня написана на злободневную, реальную тему: Чего бы больше?! Однако Иосиф Абгарович как исследователь с огромной эрудицией не ограничивается одним реально историческим эпизодом. Он по памяти приводит еще один из множества подобных эпизодов, иллюстрирующих басню. Вот он: «Вся эта история... напоминает сходный слу-

_____________________________

5 И. А. Орбели, «Избранные труды», т. I, с. 240—241.
6 Կիրակոս Գանձակեցի, Պատմություն Հայոց, աշխատաւփր. Կ. Մելիք-Օհանջան՚յանի, Երևան, 1961 թ., երես 210-211:
7 И. А. Орбели, там же, с. 242.

[стр. 182]

чай, отразившийся в армянском историческом тексте, но имевший место уже в IV в. Тогда в качестве выселявшего или стремившегося выселить монастырь из богатого дичью и иными благами и замечательными красотами природы места выступил вельможа персидского царя царей, самый высший сановник сасанидского Ирана, Хайр-мардпет, т. е. «отец и глава евнухов»8.

К этому отрывку редакционная коллегия поместила дезориентирующий комментарий—примечание, в котором отсылает читателя к «См. «Историю Армении» Фавста Бузанда, перев. и ком. М. А. Геворкяна. Ереван, 1953, кн. IV, гл. 14; кн. V, гл. 7, 24, 33». Мардпеты, упоминающиеся в кн. V гл. 7, 24, 33, не имеют ничего общего с тем, который фигурирует в 14 гл. IV книги.

Редколлегия обязана была выправить текст исследователя армениста-ираниста, допустившего досадный промах при сравнении исторического эпизода из армянской действительности с иранским. Повествуемое событие поясняется характеристикой выступления «вельможи персидского царя царей, самого высшего сановника сасанидского Ирана,—Хайр-мардпета. («Հայր մարդպետ», т. е. «отца и главы евнухов»). Здесь у автора произошло досадное выпадение памяти—lapsus memoriae или, возможно, calami, иначе никак не объяснишь почему, даже при наличии армянского слова, «Хайр (Հայր) мардпет», являющийся «министром» царского двора христианской Армении, выступает как «отец и глава евнухов», как «высший сановник сасанидского Ирана». Правда, мардпет—термин иранского происхождения и означает «глава евнухов», «начальник гарема», но в христианской Армении при царском дворе не было должности «евнуха» или «главы евнухов». С IV века до падения Аршакидской династии должность «Հայր մարդպետ»-а пережиточно оставалась, но содержание, функции ее сильно изменились, и за нею сохранились лишь правомочия «министра двора».

К сожалению, редколлегия и в данном случае не оказалась на высоте своего назначения, ибо, перечислив все книги и главы «Истории Армении» Ф. Бузанда, она не удосужилась несколькими словами исправить этот досадный ляпсус автора книги.

В комментариях имеются и другие промахи и ошибки, которые в некоторой степени снижают научную ценность выдающейся публикации.

Нельзя пройти мимо халатного отношения издательства к выпуску такого весьма ценного научно-исследовательского труда как первый том «Избранных трудов И. А. Орбели». Издательство должно более бережно относиться к выпуску второго тома. В моем экземпляре нет 18-го печатного листа I тома.

_____________________________

8 «Избранные труды», с. 242. Курсив мой—К. М.—О. Кстати, в тексте Фавста Бузанда нет курсивом отмеченных мною слов.

[стр. 183]

Эти беглые замечания о первом томе «Избранных трудов И. А. Орбели» отнюдь не являются рецензией. Они преследуют лишь одну цель—показать, как не следует посмертно издавать книгу крупного ученого без надлежащей редакции. Эти труды нашего покойного академика должны рецензировать, по меньшей мере, несколько крупных специалистов ориенталистов-арменистов, и среди них непременно историков армянского зодчества, древнеармянской литературы, культуры и фольклора. Все сказанное мною является лишь предваряющим экскурсом для приступления к разбору тех неправильных интерпретаций высказываний Мхитара Гоша, которые вкрались во Введение капитального труда И. А. Орбели «Басни средневековой Армении»9.

В конце статьи по поводу «Историко-литературной концепции 3. Буниятова»10 мы обещали в очередном номере этого журнала коснуться некоторых необоснованных суждений И. А. Орбели о национальном происхождении Мхитара Гоша, исходящих из неточного перевода армянского текста «Судебника» (стр. 190).

Кто же Мхитар Гош по национальной принадлежности? «Киракос Гандзакеци уделяет много внимания и места разносторонней характеристике Мхитара Гоша,—пишет И. А. Орбели,—неизменно проявляя к нему подчеркнутое уважение, как к деятелю армянской церкви, умудренному в области богословия, и не только потому, что Мхитар был вардапетом, но и потому, что он пользовался исключительно большим авторитетом среди своих современников и его мнение как участника весьма важного церковного собора учитывалось, как решающее и в вопросах догматики и церковного ритуала, и в вопросах, касающихся церковного распорядка и монастырского устава»11. Такого мнения был историк Киракос (по недоразумению названный Гандзакеци), этого же мнения придерживается и покойный академик.

К этой характеристике следует прибавить и то, что Мхитар Гош—видный писатель. Перу его принадлежали многочисленные произведения научно-религиозного, литературно-художественного, эпистолярно-публицистического и судебно-правового содержания. Киракос поименно перечисляет целый ряд произведений, из которых одни нам известны лишь по этому списку, а многие другие, к тому же весьма важные, вовсе не упомянуты. Среди последних нет многочисленных, не менее двух с половиной сотен, басен и, главное, армянского «Судебника», «действительно являющегося основным его трудом, в то же время особенно полно отражающим его миросозерцание»12.

_____________________________

9 Избранные труды, т. I, с. 212—216.
10 Вестник архивов Армении, 1968, № 2, с. 169—190.
11 Избранные труды, т. I, с. 212.
12 Избранные труды, т. I, с. 213.

[стр. 184]

Кто же Мхитар Гош, этот наиболее видный общественно-политический и литературно-научный деятель Армении XII—XIII веков (умер в 1213 г.), по своему национальному происхождению?— По Киракосу, он происходил из гор. Гандзака, родился в христианской семье, постригся в монахи и, посвятив себя подвижничеству и христианской проповеди, достиг колоссального авторитета не только в церковно-религиозной, но и в общественно-политической сфере в Армении, Грузии и Агванке13.

На эти вопросы можно получить правдивые ответы, если правильно перевести им же написанный «Յիշատակարան»—«Ишатакаран» («Памятная запись»), приобщенный ко «Введению» «Судебника». Мы здесь будем пользоваться переводом и толкованием самого акад. И. А. Орбели.

«Предприняли мы это дело в 633 году армянского летосчисления, вычтя цикл (в 532 года), будет 101-й год по календарю, который называется (у нас) Малым календарем, по греческому (правильнее—по ромейскому,—К. М.-О.)»...14 «в годы издавна наступившего безвластия в царстве нашем; в то время, когда оставались еще лишь немногие князья в странах Хачена, во дни принявшего иночество (князя), прозванного Хасаном, и его сына Вахтанга, который (пребывает) в крепости, именуемой Хайтерк, и является главой других князей, и в странах Киликии—великого князя Рубена; в год, когда умер победоносный царь Георгий, в патриаршество над Великой Арменией владыки Григория и в первосвященство в стране нашей Албанской владыки Стефана»15 «В сей стране Аранской, в области, которая именуется по матери городов Гандзак, в братстве и пустыне, называемой Дасн, самое начало положив в монастыре Хоромашен, расположенном в горах под сеннью святых церквей помянутого девичьего монастыря...»16. И тут же он упоминает своих друзей, поддерживавших и поощрявших его в работе, а именно—«отца Иосифа» и «брата Павла»17.

Мхитар Гош родился в гор. Гандзаке, находившемся в те времена в области Арцах, и тут же в круглых скобках отмечено «арменизованной области Албании». Вторично эту мысль И. А. Орбели проводит с некоторым нюансом в другой связи, а именно:

_____________________________

13 Киракос, История Армении, гл. XIII, с. 207—211.
14 Армянский судебник Мхитара Гоша, перевод с древнеармянского А. А. Папояна, Изд. АН Арм. ССР, Ереван, 1954, с. 30. Продолжение цитируется по переводу И. А. Орбели (Избр. труды, т. I, с. 213). Здесь курсивом отмечены те слова и обороты, которые превратно поняты и истолкованы в переводе И. А. Орбели.
15 Избранные труды, т. I, с. 213.
16 Избранные труды, с. 214.
17 Там же, с. 213.

[стр. 185]

«Деятельность Мхитара Гоша была связана с северными окраинами Армении и культурно арменизованной областью Арцах «Верхний и Нижний Хачен18)». Откуда эта безоговорочная констатация? Насколько нам известно, все эти высказывания об «арменизации агванской области Арцах» не имеют под собой твердой почвы. Авторы этих высказываний не приводят никаких обоснованных фактов для подкрепления своей «теории». Вот, например, высказывание весьма эрудированной исследовательницы албанской истории и культуры К. В. Тревер, которая, говоря о Мовсесе Каганкатуаци, пишет: «Автор, уроженец сел. Каланкатуйк в области Утик, был по происхождению либо утийцем (албаном), писавшим на армянском языке, либо армянином, что весьма возможно, так как в этот период Арцах и большая часть Утика были уже арменизованы»19.

Написана большая книга, но в ней нет больше никаких данных, подкрепляющих основной тезис К. В. Тревер об арменизации Арцаха и юго-западной Албании, если не считать ряда ссылок на С. Т. Еремяна и на его нуждающиеся в доказательстве суждения. Точно так же К. В. Тревер рассматривает вопрос о «выходе из обихода или исчезновении агванской письменности после VII века, между тем как до этого периода она процветала». В этом вопросе снова С. Т. Еремян пришел ей на помощь, утверждая, что в «Закавказье в борьбе между монофизитами (последователи армянской церкви) и диофизитами-халкедонитами (последователи грузинской церкви) первые употребляли древнеармянский, вторые—древнегрузинский язык. Они и стали канонизированными языками этих церквей. Албанская церковь с этого времени стала рассматриваться как часть армянской церкви и языком богослужения ее становится древнеармянский. В связи с этим упоминания об албанской письменности постепенно вообще исчезают»20.

Впрочем, К. В. Тревер допускает еще иное вероятное объяснение этой двуязычности в Арцахе и Утике. «по всей вероятности,—пишет она,—в Албании параллельно с албанским как язык письменности использовался еще и армянский, на котором к тому времени говорило население областей Арцаха и Утика, входивших до 387 г. в состав Большой (?—К. М.-О,) Армении»21.

У К. В. Тревер имеется еще один аргумент, согласно которому у населения Арцаха были специфические условия развития.

_____________________________

18 Там же, с. 221.
19 Тревер К. В. Очерки по истории и культуре Кавказской Албании (IV в. до н. э.). М.—Л., 1959, стр. 11. Курсив наш.—К. М.—О.
20 Там же, с. 310; здесь К. В. Тревер излагает точку зрения С. Т. Еремяна, аа что и выражает ему свою признательность.
21 Тревер К. В. Указ. соч., с. 309—310.

[стр. 186]

По Степаносу Сюнийскому, автору первой половины VIII века, арцахцы говорили на своем диалекте армянского языка. Какое значение может иметь этот факт в разрешении армяно-агванских взаимоотношений, может ли это свидетельство осветить вопрос «арменизации» агван? Ведь наш именитый кертох-философ-толкователь грамматики говорит не только об арцахском диалекте армянского языка, но и о многих других диалектах. Это весьма важное свидетельство Степаноса Сюнеци облегчает труд арменистов-языковедов в деле изучения и установления истоков древнеармянского письменного языка—грабара, но для факта «арменизации» агванского населения в Арцахе абсолютно не имеет никакого значения.

В данном вопросе, на наш взгляд, более трезвы и убедительны доводы акад. А. Шанидзе о постепенном отмирании агванского языка не только у нас в Арцахе-Утике, но и по всей территории расселения агванского народа. Отмирание агванского языка, письменности и вообще духовной культуры агван произошло в период завоевания Агванка арабами, распространения учения Магомета и исламизации коренного народа в историческом Агванке22.

Несколько десятков лет тому назад (да и в наши дни) некоторые армянские ученые и историки, говоря об Арцахе, априорно, без соответствующей аргументации допускали, что часть пограничных, соседних агван, столетиями живших бок о бок с армянским, численно подавляющим населением Арцаха, смешались с ним, приняв от последних язык, вероисповедание, обычаи и обряды. Религиозные утины и до последнего времени считаются прихожанами армянской церкви... А сколько героев из среды утинского народа бились и легли костьми за освобождение своих братьев армян от турецкого ятагана! Что тут удивительного антиисторического и исключающего братство и солидарность, испытанные в течение многих веков? Впрочем, есть ли среди населяющих земной шар народов хоть один великий или малый народ, который сохранял бы тысячелетиями свою «чистую», «стерильную» кровь? Ни один народ не может похваляться этим, если он не лишен рассудка!

Как видите, все эти перепевы утверждений об «арменизации Арцаха—Утика» не имеют никакого основания: Арцах—Утик и до 387 года входили в состав Большой (?—К. М.-О) Армении и после этой даты, находясь под владычеством Агванка, в культурном отношении тяготели к Армении и армянскому народу, ища помощи в пересадке культурных достижений дружественного народа, его сынов в деле изобретения письменности, развития школьной

_____________________________

22 Эту теорию акад. А. Шанидзе развивает в некоторых трудах, посвященных агванам, их письменности и культуре.

[стр. 187]

сети и обмениваясь опытом на этом поприще. С этим дружественным народом-единоверцем, последователем монофизитского исповедания, агваны вели совместную борьбу против диофизитов-халкедонитов, персо-зороастрийцев, а в дальнейшем и против экспансии ислама (со второй половины VII в.). Исламизация, в дальнейшем и тюркизация Агванка, сломила национальный хребет агванского народа, расчленила его на две части; при этом исповедующие ислам вскоре растворились в массах правоверных, потеряв как родной язык, так и национальный облик со всеми присущими агванам традициями, воспоминаниями об историко-культурном прошлом этого народа.

Христианство, в частности монофизитское исповедание, тесно сплотило агван с армянским народом, и вместе с последним агваны прошли тяжкий многовековый путь страданий до наших дней. В этом «хождении по мукам» армяне и агваны претерпели все ужасы в борьбе за право существования. Многочисленные утины-агваны, будучи оторваны от единоверцев армян, быстро рассеялись и большей частью ассимилировались с местным населением, частично приняв православие и став единоверцами грузин. Армяне-арцахцы и после потери своей независимости остались в Арцахе и, любя свою родину, свои пепелища, продолжают упорным трудом развивать родную культуру своей тысячелетней отчизнны.

Продолжим теперь наши замечания по поводу суждений акад. И. А. Орбели в связи с переводом и толкованием «Յիշատակարան»—«Ишатакарана» (Памятной записи») Мхитара Гоша.

Наш законовед—Мхитар Гош «сообщает и точную дату начала своей работы, указывая ее не только по общепринятому армянскому летосчислению, но и по так называемой Малой армянской эре, и по «ромейскому» исчислению, при чем все эти определения в точности сходятся на 1184 г.»23.

«Интересно,—комментирует И. А. Орбели,—что Мхитар указывает и дату по Малой эре, не получившей широкого распространения, но принятой в Арцахе (арменизованной области Албании) и в рукописных записях и в надписях на камне, и дату по «ромейскому» летосчислению, т. е. по тому календарю, который был принят не столько собственно «ромеями», т. е. византийцами, сколько армянами-халкедонитами, державшимися той же системы летосчисления, что и грузины». Эту свою мысль Иосиф Абгарович еще более уточняет, говоря: «Эта тройная датировка начала труда Мхитара, часто встречающаяся не в рукописных записях, а в особо важных актах, начертанных на камне, придает

_____________________________

23 Избранные труды, т. I, с. 213.

[стр. 188]

некоторую торжественность этому месту Мхитарова предисловия»24.

Делая такое заверение, покойный академик не подкрепляет его хотя бы 2—3 свидетельствами или «актами, начертанными на камне». Поэтому мы вынуждены были обратиться к многоопытному эпиграфисту, кандидату исторических наук С. Г. Бархударяну, который за последние годы собрал, скопировал и сфотографировал надписи на камне в Нагорном Карабахе—Арцахе, уточнил тексты их и подготовил к изданию в серии «Свод армянских надписей» АН Арм. ССР, попросив его на собранном и исследованном материале осветить вопрос о распространенности датировки по Малой эре в надписях Арцаха. Его ответ был весьма лаконичен: «Датировка по Малой эре—редкое явление в эпиграфике Арцаха. В собранных и подготовленных нами к изданию около одной тысячи лапидарных надписей лишь 1% их датируется, и то параллельно с армянским календарем, и Малой эрой Иоаннеса Саркавага».

Помимо «Памятной записи» в «Судебнике» перу Мхитара Гоша принадлежит интересное произведение исторического содержания, которое имеет следующий заголовок: «Католикосы и события Агванской страны в XII веке»25.

В этом произведении Мхитара Гоша датировка ведется по армянскому летосчислению. Лишь датировка года смерти эмира Фахрадина от руки эмира Хазбека ведется по трем эрам—общепринятому армянскому летосчислению, «ромейскому»—византийскому и «персидскому», т. е. Хиджре: убийство произошло в 596=1147/9 г., «ромейском»—367 г. и персидском—536 г. (Хиджра). Мхитар Гош, в целях обоснования этой даты, уточненной им по трем датам, приводит следующий синхронизм: «И был (в то время) императором греков Михаил, сын Калужана, внук Алексия вм. Мануил сын Иоанна II Калужана, внук Алексия I Комнина), царем Грузии Деметре сын Давида, внук Георгия Багратуни, и персидским султаном—Масуд, сын Махмета. внук Млекшаха»26.

Как видите, и здесь не упомянута Малая эра. Что же дало повод И. А. Орбели сделать такое обобщение в разрезе практикования Малой эры у армян-халкедонитов и в Арцахе? Что касается Арцаха, такая датировка случайна, ибо она весьма редко встречается как в рукописях, надписях на камне, так и в армянской литературе того периода, следовательно, такое обобщение следует считать неоправданным.

_____________________________

24 Там же.
25 «Կաթողիկոսք և դէպք Աղուանից աշխարհին ի մէջ ԺԲ դարու»: Տե՛ս «Հայապատում», Բ, էջ 384—391— «Католикосы и события Агванской страны в XII веке». См. «Хайапатум» Г. Алишана, Венеция 1901 г. с. 384—391.
26 Там же, с. 387.

[стр. 189]

Продолжим наш анализ «Памятной записи» в переводе И. А. Орбели. После тройной датировки начала своего труда Мхитар еще более уточняет время, когда он приступил к нему, а именно: «В годы издавна наступившего безвластия в царстве нашем27, в то время, когда оставались еще лишь немногие князья в странах Хачена, во дни принявшего иночество (князя), прозванного Хасаном, и его сына Вахтанга, который (пребывает) в крепости, именуемой Хайтерк, и является главой прочих князей, и в странах Киликии—великого князя Рубена; в год, когда умер победоносный царь Грузии Георгий, в патриаршество над Великой Арменией владыки Григория28 и в первосвященство в стране нашей Албанской владыки Стефана»29.

О чем сетует великий вардапет Мхитар Гош? Об издавна наступившем безвластии «в царстве нашем». И. А. Орбели, основываясь на шаткой презумпции об агванском происхождении автора «Судебника», полагает, что это «издавна наступившее безвластие в царстве нашем» касается агванского царства. Если это так, то оно не увязывается с дальнейшим утверждением его о том, что «остались еще лишь немногие князья в странах Хачена» (т. е. в странах Верхнего и Нижнего Хачена—К. М. О.), «и в странах Киликии—великого князя Рубена». Невольно возникает вопрос: причем тут великий князь Рубен в странах Киликии? Если под словами «в царстве нашем» разумеется «в царстве Агванском», то по ходу мыслей пишущего здесь должны были быть упомянуты северные или северо-восточные пределы Агванского царства, тянущиеся к Каспийскому морю и Кавказскому горному хребту.

Вот эти-то последние слова и говорят лишь о том, что перед взором автора «Судебника» раскрыта карта расселения не агванского, а армянского народа от Хаченских-Арцахских гор до Киликийского побережья, на противоположных концах этой обширной страны сохранились независимые армянские княжества, а на всей остальной территории Армении издавна царит полное безвластие после падения царской династии Арцруни в бассейне оз. Ван (1021 г.), Багратуни в Анийском царстве (1045 г.) и Багратуни в Карсе (1065 г.) Этого нельзя сказать о Верхнем и Нижнем Хачене, пограничной области между Арменией и Агванком, где в неприступных крепостях продолжали «царствовать» царьки и их наследники с маленькими перерывами вплоть до XIII века. Эти царьки являлись побочной ветвью Лори-Таширских царей

_____________________________

27 Курсив наш,—К. М. О.
28 Григор IV Тга (1173—1193).
29 Избранные труды, с. 213.

[стр. 190]

Корикидов, которые в свою очередь генеалогически восходили к Анийским царям Багратуни30.

Следовательно, под «безвластием в царстве нашем» Мхитар Гош разумеет не Агван, а Армению.

Очередным камнем преткновения для переводчика является «և ի դիւոապետութեան տեառն Ստեփաննոսի տանս Աղուանից, յաշխարհիս Առանայ ի նահանգիս որ կոչի մայրաքաղաքին Գանձակ»...

И. А, Орбели, следуя за текстом, изданным В. Бастамяном, разделил его на две части, при этом первая часть кончается словом «Աղուանից», а вторая начинается словом «յաշխարհիս» до конца. В переводе И. А. Орбели первая часть текста гласит: «и в первосвященство в стране нашей Албанской владыки Стефана», а вторая часть—«в сей стране Аранской, в области, которая именуется по матери городов Гандзак...»31.

Однако имеется еще другой список этой «Памятной записи», скопированный с автографа Мхитара Гоша, который хранится в конгрегации мхитаристов в Венеции и опубликована Г. Алишаном с иной пунктуацией, поясняющей смысл данного текста, а именно: «ի դիտապետութեան տեառն Ստեփաննոսի տանս Աղուանից յաշխարհիս Առանայ, ի նահանգիս որ կոչի մայրաքաղաքին Գանձակայ»32։

В этом тексте для перевода на иностранный язык имеются два затруднения: первое значение термина տուն—«тун» (род. п.տան—«тан»), а второе—порча текста— «ի նահանգիս որ կոչի մայրաքաղաքին Գանձակ или Գանձակայ»։ Нам кажется, здесь в тексте пропущен после կոչի предлог րստ, как по смыслу перевел И. А. Орбели, или после կոչի —«кочи» следовало прибавить յանուն— «йанун»—«по имени», т. е. мы имели бы следующий восстановленный текст—«ի նահանգիս որ կոչի [յանուն] մայրաքաղաքին Գանձակ»—в переводе»: «в области, называемой по имени матери городов ( = столицы) Гандзаком».

Что же значит «տուն» «тун»? Нам кажется, помимо множества значений, которые имеются в наших словарях (Академ, словарь мхитаристов, Этимологический словарь Р. Ачаряна, Толковый словарь армянского языка С. Малхасяна и мн. др.), «տուն»— «тун» в армянском языке имеет специальное значение, соответствующее диоцезу, епархии или престолу в церковно-административном управлении в Византийской империи с IV века. В армянской церкви, помимо католикоса всех армян, имелись и подчиненные ему диоцезные-областные католикосы, которые управляли

_____________________________

30 «Հայապատում», Բ, («Хайапатум»), часть II, стр. 392. Родословную таблицу царей Багратуни в краях Гугарка и Арцаха, см. также с. 385 и прим.5, с. 386, прим. 2, с. 389.
31 Избранные труды, т. I, с. 213.
32 «Հայապատոււմ», է, էջ 406—407 [.Хайапатум», ч. II, с. 406—407].

[стр. 191]

одной или несколькими епархиями. В их патриаршей титулатуре упоминалось название данного района—диоцеза с термином «տուն»—тун», например, католикос «тун»-а следует понимать в смысле епархии, диоцеза, области и т. д., а в переносном смысле также престолом—«աթոռ»—«атор». К таким диоцезам—престолам, подчиненным католикосу всех армян, относились «կաթողիկոս տանն (տանս) Կիլիկիոյ»— «католикос диоцеза (=престол а) Киликии», ((կաթողիկոս տանն Աղթամարայ— «Католикос диоцеза (=престола) Ахтамара», а также с древнейших времен вплоть до первой половины XIX века «կաթողիկոս տանն(ս) Աղուանից», «католикос диозеца ( = престола) Агванка».

В термине «տանս» (танс), «տանդ» (танд), «տանն» (танн) имеющиеся с. д, н являются местоименными членами, которые в зависимости от их значения бывают—лично-местоименные, указательно-местоименные, притяжательно-местоименные и определенные. Лично-местоименные члены (այս, այդ, այն), употребляясь с каким-либо именем, придают ему значение первого или второго лица; притяжательные уточняют принадлежность данного предмета—I, II или III лицу, а указательные члены имеют значение указательных местоимений այս, այդ, այն. Определенный член— ս, դ, ն(ը) употребляясь с именем существительным, ограничивает его общее значение, показывает предмет, знакомый говорящему, пишущему.

После этого вынужденного отклонения в область грамматики, посмотрим, насколько правильно переведен приведенный отрывок из «Памятной записи» Мхитара Гоша.

Этот отрывок упомянутого текста в переводе И. А. Орбели гласит: «и в первосвященство в нашей стране Албанской владыки Стефана, в сей стране Аранской, в области которая именуется по матери городов Гандзак»33.

Мы не можем полностью согласиться и с толкованием термина մայրաքաղաք, т. е. «тем самым словом, которым по-древнеармянски называлась столица, а не просто главный город какой-либо области и округа»,—поясняет Иосиф Абгарович. Словом «մայրաքաղաք»,—добавляем мы,—по-древнеармянски называются и крупные монастыри—«սուրբ մայրաքաղաք վանորայք»—«святые майракахаки монастыри»34, разумея под ними Ахпат и Санаин и другие монастыри, в которых имеется престол патриарший, митрополичий или архепископский.

Грамматически точный перевод отрывка гласит: «и в первосвященство владыки Степаноса в диоцезе Агванк (или Агван-ском) в сей стране Аранской, в области, которая называется по имени столицы (матери городов) Гандзак (Гандзакской)».

_____________________________

33 Избранные труды, т. I, с. 214. Курсив наш.—К. М. О.
34 «Հայապատում», Բ, էջ 388—389— [«Хайапатум» ч. II, с. 388—389].

[стр. 192]

Из сравнения этих двух переводов одного и того же текста явствует одно, что в первом переводе всеми мерами поддерживается презумпция об агванском происхождении Мхитара Гоша, несмотря на невольную шероховатость стиля перевода («в нашей стране (?) Албанской»... «в сей (мог бы перевести—«в нашей») стране Аранской...»)35.

Мхитар называет Гандзак столицей Арана. По мнению И. А. Орбели, «это еще раз подчеркивает, что несмотря... на полную самоотдачу армянскому народу и находясь под воздействием армянской культуры, в которой он с детства рос, Мхитар не потерял своей связанности с Араном и его самым большим и значительным после разрушения Партава (Барды) городом, родным для него»36.

Интересно, что Мхитар Гош, оставивший после себя большое литературно-научное наследие, нигде (речь идет об опубликованных трудах) не говорит о том, что он родом агван и родился в Гандзаке. В его вышеупомянутом труде («Католикосы и события...») он неоднократно говорит о кровопролитных событиях в Гандзаке и во всем Агванке, о нашествиях туркменов, персов, грузин, кавказских горцев, опустошавших всю страну, но ничем не дает знать о своих переживаниях, о скорби при виде полного разорения страны. Спрашивается, откуда у дорогого нашего учителя и друга такие сведения, которые столь эмоционально передают о его (Мхитара Гоша) «связанности с Араном и с его самым большим и значительным... городом, родным для него Гандзаком»? Характерно и то, что в древнеармянской письменности его никто не называет Гандзакеци или агваном.

Мхитар Гош в «Ишатакаране» (Памятной записи») уточняет даже место, где он приступил к созданию своего труда -«Судебника». Это произошло «в пустыне и братстве» (в русск. переводе— «в братстве и пустыне»), называемом (в рус. переводе—«называемой») Дасн, самое начало положив в монастыре Хоромашен, расположенном в горах под сенью святых церквей помянутого девичьего монастыря»37.

В переводе И. А. Орбели «девичьего монастыря», в подлиннике—սրբոց եկեղեցեաց կուսաստանացն». слово «կուսաստան»-—«Кусостан» понято и переведено здесь односторонне. Слова «կոյս», «կուսան»—«куйс», «кусан»—в переводе на русский язык означают: «дева», «девственница.», но и «девственник», «инок», а «կուսաստան»—«кусастан»—«обитель», «монастырь девичий, девственниц» ( = женский) и «монастырь девственников, иноков»

_____________________________

35 Курсив наш.—К. М. О.
36 Избранные труды, т. I, с. 214. Курсив наш.—К. М. О.
37 «Յիշատակարան»— «Ишатакаран», см. «Судебник», армян, текст, с. 74, русск. перев. с. 30; перевод И. А. Орбели, «Избранные труды», т. I, с. 214.

[стр. 193]

(=мужской). В данном контексте речь идет, конечно, не о женском монастыре, где могли бы оказать видному вардапету достойный прием, а бесспорно о мужском монастыре. И в самом деле, за этими словами следуют имена «отца Иосифа» (вероятно, настоятель монастыря) и «брата Погоса» (=Павла), поддерживавших и поощрявших его в создании этого замечательного произведения— памятника своего века.

Трудно себе представить, чтобы разрешали в те времена (да и в наше время!) монахам жить и работать в женском монастыре, к тому же занимать ответственную должность настоятеля монастыря. Как известно, в женских монастырях все ответственные посты занимали монахини (монашки), а настоятельницей являлась лишь игуменья.

Следовательно, перевод и этого отрывка не передает подлинного содержания текста и создает всякие возможности для превратного толкования одного из главных эпизодов жизни и деятельности автора «Судебника».

Мы рассмотрели в данной статье лишь три-четыре страницы из главы «Мхитар Гош и его «Судебник» (стр. 212—214). Первая страница (стр. 212) является превосходным изложением сведений о Гоше, сообщаемых историком Киракосом. Со второй (213-й) страницы И. А. Орбели приступает к переводу «Ишатакарана»—«Памятной записи» М. Гоша и попутно поясняет и комментирует каждую фразу, вое подчиняя своей презумпции о национальном агванском происхождении Мхитара, а отсюда и утрировке всего, что может иметь касательство к агванскому народу, однобоко понимая и переводя на русский язык специфические нормы армянской грамматики (случай с определенным членом и т. д.). Однако все усилия покойного академика, перед богатейшей эрудицией которого мы преклоняемся, не достигли желанного результата. В его интерпретации в данном аспекте нет ни одного положения, которое можно было бы принять без дополнительного тщательного обоснования.

Мхитар Гош был и остается армянским великим вардапетом, автором басен и «Судебника», написанного для нас—«гайканцев»—«Հայկազնեայց», и по национальности армянином. Он прекрасно знает придирчивый характер своих соотечественников— читателей, потому предупредительно и добродушно заверяет их, что «если вы, верные нравам нашего народа, будете укорять меня за мои ошибки, а не исправлять их, то, зная подобную привычку наших гайканцев, зная вполне меру себе, не буду винить вас за это»38.

«Судебник» Мхитара Гоша, помимо своего научно-правового,

_____________________________

38 «Судебник», русск. перевод А. Паповяна, с. 29—30.

[стр. 194]

исторического значения, сохранился в практике армяно-григорианской церкви и до наших дней.

***

С сердечным трепетом друзья и ученики ждут издания рукописного наследия своих учителей, видных специалистов науки. Публикация неизданного наследия таких талантливых ученых, каким был и остается академик Иосиф Абгарович Орбели,—настоящий праздник для науки и для его друзей и учеников. Однако для подобающей публикации безусловно необходима тщательная редакционная подготовка труда. Из этого труда должны быть исключены все промахи, неизбежные в процессе писания, ляпсусы, комментированны возможные дефекты и т. п. Все это необходимо особенно при подготовке трудов покойного акад. И. А. Орбели, среди научного наследия которого имеются и такие весьма важные исследования, как «Памятники армянского зодчества на острове Ахтамар», «Басни средневековой Армении», «Материалы по Моксскому диалекту армянского языка» и «Курдские материалы» и т. д. Эти труды были написаны еще в начале 30-х годов и планированы к изданию в 1934 году в Ереване.

Статья наша не является рецензией I тома «Избранных трудов И. А. Орбели». Цель наша более скромная. Нам хотелось лишь показать шаткость позиций и связанных с ними суждений нашего друга армениста по поводу национальной принадлежности Мхитара Гоша и ввести некоторые коррективы в его переводы текста «Судебника». Однако, прочитав несколько глав как первой части, так и второй настоящего тома, мы напали на ряд досадных ошибок, ляпсусов и отчасти промахов, наличие коих в некоторой степени снижает ценность изданного тома.

Бережное отношение к наследию покойного академика И. А. Орбели и тщательная, кропотливая работа в деле подготовки к изданию его трудов—главное условие успеха.

Вот о чем просим мы весьма компетентную редакционную коллегию «Избранных трудов И. А. Орбели».